— Да не антисемит я! Это так, вырвалось. Я к евреям хорошо отношусь. Твоя мама, Пончик, тоже была еврейкой, а какой прекрасный человек! Я ее очень любил…

— Кстати, и другой руководитель у нас — Юрий Исаакович Розенблат — тоже еврей. Одна Серафима, может быть, русская, — еще не оправившись, съязвил Родик. — Кстати, и два подлеца, которые меня обманули, — евреи. Я очень интернационален. Это тебе, Николай Петрович, надо запомнить.

— Ладно, ладно… Забыли. На звонках, — скороговоркой произнес Мур и удалился.

— Ты чего завелся? Нашел время и место, — с испугом в голосе спросил Михаил Абрамович.

— Да не завелся я. Просто хотел немного поставить его на место, а то он, похоже, решил, что стал главным. Пусть думает в будущем…

Кто за чем пойдет, то и найдет.

Народная мудрость

— Родик, поздравляю тебя с днем рождения! Желаю самого-самого! Целую!

— Спасибо, Окса. Как дела? Что в городе?

— Все по-прежнему. На площадях в центре митингуют. Говорят, что «вовчики» стали захватывать заложников, угрожают русским. Похоже, «вовчики» побеждают. Для них образовали на Памире автономию. Я в центр не ходила, но Сергей Викторович сказал, что там полно памирцев и мулл. Все возбуждены…

— Да, доиграются. Ты мою машину где держишь?

— В гараже. Иногда мы на ней ездим по делам, а так в основном стоит.

— Думаю, что настало время закрывать нашу транспортную артерию. Я позвоню Сергею Викторовичу…

— Он сам тебе позвонит. Хотел поздравить…

— Машину надо продать, Сергея Викторовича все же придется увольнять. Вообще все консервируй.

— У меня просьба — не торопись с увольнением. Я тут без него даже из дома боюсь выходить. Да и городской транспорт плохо работает.

— Так опасно? Я думал, что только митинги в центре… Я с Сашей общался, он говорил, что в нашем районе спокойно.

— Спокойно-то спокойно… Однако таджики целый день во дворах кучками сидят, не всегда здороваются. Среди них и «вовчики», и «юрчики». Они друг на друга-то бросаются, а мы для них вообще чужие стали. Нет прежней доброжелательности. По телевизору, правда, заверяют, что русских трогать не будут, но уже один раз заверяли. Мы в это не верим. Хулиганов молодых много появилось. Говорят, что квартиры стали часто грабить. Вообще обстановка неприятная. Даже не знаю, как объяснить… Смутно, что ли. В общем, я одна ходить боюсь.

— Что, на Сергее Викторовиче свет клином сошелся? Он что, нянька тебе? Если что-то волнует, обратись к моим товарищам. Ты их всех знаешь, они с удовольствием помогут. Саша говорил, что Абдулло Рахимович находится в самой гуще событий. Другие тоже никуда не делись. Да и Саша почти не работает, не откажет ни в чем. В общем, я не вижу проблем…

— Прошу тебя… Не торопись… Мне с Сергеем Викторовичем очень спокойно. Он многих знает, его в городе уважают. Для таджиков он Окил Мурабби[4]или что-то большее.

— Ладно, об увольнении пока ничего ему не сообщай, но все равно это придется когда-то сделать.

— Я думаю, он сам скоро попросит у тебя расчет. Они с женой, по-моему, собираются уезжать. Он прямо об этом не упоминал, но вторую свою квартиру продал. По всему видно, что готовится. Да и вообще, не только он — все на чемоданах сидят. Может быть, мне приехать? Я тут тебе подарок купила.

— За подарок спасибо, пусть будет сюрприз. Приезжать не надо, чуть позднее. Ближе к концу квартала. Сейчас у меня куча забот и хлопот.

— У тебя только дела в голове. Хочешь не меня видеть, а квартальные балансы. Ты, наверное, не скучаешь?

— Давай без лирики! Конечно, скучаю. Более того — волнуюсь. Однако у меня сейчас смуты не меньше, чем у вас в Душанбе. Приедешь — расскажу. Займись консервацией дела. Я в Душанбе, вероятно, появлюсь не скоро. Посмотри документы, лишние уничтожь… Банк и кассу обнули. Если надо, то напиши в налоговую письмо о временной приостановке деятельности. Про московские филиалы нигде не упоминай. Машину постарайся продать, скинь цену, чтобы быстро взяли. Одна деньги не получай. Кого-нибудь возьми с собой, лучше Сергея Викторовича. От аренды гаража в течение месяца откажись. Да, еще… Если Саша с Лидой продадут свою квартиру, то пусть поживут в моей. Офис тогда тоже ликвидируй.

— Чем же я буду заниматься? Я что, не нужна?

— Нужна. У меня тут предвидятся изменения. Надо будет вести бухгалтерию в Москве, будешь чаще ездить. Приезд планируй на июнь.

— Как долго… Знаешь, я тут твой подарок разбила.

— Какой?

— Ну Шиву эту многорукую, что ты из Африки привез.

— Она же из черного дерева. Как ты умудрилась?

— Сама удивилась. Она с серванта на пол свалилась и разлетелась на мелкие кусочки.

— Странно. Попробуй склеить.

— Попробую… Слушай, а может, поедем куда-нибудь отдохнуть? Лучше за границу. Многие у нас стали ездить в Турцию. Одежду покупают, для себя и для продажи, заодно и отдыхают. Ездят через Ялту по морю. Стамбул красивый…

— Прозондируй. Сейчас мне не до отдыха, а вот во второй половине лета — возможно. Спроси, что надо и сколько стоит. Наверное, какие-то визы нужны? Паспорт я тебе через Сашу могу передать… Ну, давай прощаться. Мне надо работать. Целую.

— Целую.

Разъединяя линию, Родик задумался: «Что за год такой? Все валится. А может, это не год, а начало полного развала страны, и все мои потуги напрасны? Будет голод, безвластие. Как в Гражданскую войну после революции. Все очень похоже. Царь всея Руси отрекся. Страна распалась. Дальше начнут под предлогом благих намерений друг друга резать. Потом установится власть. Опять грабежи и разбои… Тогда это затянулось почти на двадцать лет, а что сейчас? Может, надо собрать оставшиеся деньги и, пока не поздно, бежать? Коммунисты придут— я враг. Современные «демократы» придут — ограбят. И тем, и другим я не нужен. Разница только одна: первые сначала все отнимут, а потом ярмо на шею наденут, а вторые — отнимут все, затем дадут возможность заработать и снова отнимут под благовидным предлогом преобразований, а на самом деле для личного обогащения немногих, находящихся у власти. И так всю жизнь. Это и есть наш капитализм с его демократией, которая мало чем отличается от диктатуры пролетариата. Другой демократии еще для России не придумали.

Куда бежать? Выбор не велик. Европа или Америка. И там, и там придется начинать все сначала в чуждой среде, с языковым барьером, без места жительства, без гражданства. С женой, дочкой, родственниками. Всех прокормить надо, они здесь-то себя содержать не в состоянии. Опять же обязательства… Перед той же Оксой. Вряд ли с этим справлюсь. Нужно искать способ выживания здесь. Пробовать все возможное и невозможное. На первый взгляд так поступать ошибочно. Ведь растопыренными пальцами удар не наносится. Только сжатым кулаком. Однако я существую в условиях полной неопределенности. Кулаком можно попасть в пустоту или, как было с Танзанией, в кучу кем-то оставленного дерьма. Если уж суждено вляпаться в дерьмо, то лучше пальцем, а не всем телом. Надо вести наступление по всем фронтам одновременно. Другого способа нет, поскольку нет критерия победы. Есть только понятие выживания. Лучше в девяти случаях из десяти потерять все, а в одном — хотя бы сохранить имеющееся. Это позволит выжить. Остается еще надежда на успех, на победу.