армию приходилось не более 40 тыс. человек. Еще 10–15 тыс. человек могло быть в первой армии, ушедшей раньше.

13 декабря 1919 года генерал-лейтенант Владимир Каппель сменил генерал-лейтенанта Константина Сахарова на посту главнокомандующего белым Восточным фронтом. До этого братья Виктор и Анатолий Пепеляевы на станции Тайга, занятой частями 1‐й армии Анатолия Пепеляева, предъявили Колчаку ультиматум о смещении Сахарова с поста главнокомандующего и возвращении Дитерихса. Колчак предложил по телеграфу Дитерихсу пост главнокомандующего, но тот отказался. 9 декабря части 1‐й армии арестовали Сахарова. Колчак назначил главкомом Каппеля, который прибыл 10 декабря на станцию Тайга и освободил Сахарова. Переговоры по телеграфу с Колчаком, который был уже в Красноярске, длились еще несколько дней, и назначение Каппеля главнокомандующим состоялось 13 декабря. Сахаров же вернулся на пост командующего 3‐й армией. В приказе от 15 декабря Каппель разрешил всем желающим сдаться большевикам или расходиться по домам и предупреждал, что всех оставшихся с ним ждут тяжелые испытания. Он отвел армию восточнее Щегловской тайги (шириной до 80 км, почти без дорог) на линию реки Золотой Китат. По глубокому снегу, в мороз, войска прошли тайгу за четыре дня, бросив пулеметы и орудия. Были оставлены на милость красноармейцев раненые и больные.

Генерал Филатьев так описывает начало Ледяного похода: «Численность войск никому известна не была, наугад ее принимали в 60 тыс. человек; на самом деле едва ли было и 30 тыс., по крайней мере, до Забайкалья дошло только 12 тыс., да столько же примерно осталось добровольно под Красноярском, итого около 25 тыс., которых, однако, отнюдь нельзя было назвать солдатами. Мужики, ехавшие на санях по два-три человека, хотя и имели при себе винтовки, но пользоваться ими готовы были не вылезая из саней. Покинуть сани никто не хотел ни при каких обстоятельствах – каждый знал, что сойдешь – дожидаться не станут и бросят на произвол. Такова была психология “едущих”. Я испытал ее на себе: ночью подо мною свалилась лошадь и придавила меня в сугроб; мимо проехали сотни саней с солдатами, и ни один на крики о помощи не отозвался, а некоторые отвечали: “Нам не до тебя”; полчаса бился, пока удалось выбраться из-под лошади, а затем поднять и ее. Орудий не было вовсе, пулеметов тоже, за исключением двух-трех, сохранившихся у воткинцев. Пока ехали по тракту вблизи железной дороги, штабы армий имели возможность телеграфировать в поезд главнокомандующего и изо дня в день доносили одно и то же: “Такая-то армия после упорного боя с противником в превосходном числе отошла на такую-то линию”. Эта линия всегда отстояла на 25–30 верст от предыдущего ночлега. Но раз были ежедневно упорные бои, то должны были быть и потери, тяжесть которых усугублялась тем, что при войсках не было ни врачебного персонала, ни перевязочных средств. Неопытные в службе, Сахаров и его штаб спокойно отмечали на карте новые линии расположения войск, делали сводки для Колчака и подшивали телеграммы к делу. Я как-то посоветовал генерал-квартирмейстеру Бурлину запросить армии о потерях и что делается для облегчения раненых. Несмотря на многие повторения, ответа ни от одной армии не последовало. Желая впоследствии, когда штаб главнокомандующего соединился в пешем движении после Красноярска со штабом третьей армии, выяснить этот вопрос, я расспрашивал офицеров, почему не давали ответа на запрос о потерях. В ответ услышал: да никаких потерь у нас и не было, кроме как сыпнотифозными, не было и никаких боев. Шли мы совершенно мирным порядком, становились на ночлег по деревням, утром варили завтрак, потом запрягали и ехали дальше. Красные ночевали, следуя за нами, на нашей предыдущей остановке. Иногда они поднимались раньше нашего, приближались к нам версты на три и начинали стрелять из пулеметов. Тогда мы немедленно запрягали и уезжали. Однажды один из наших командиров полка решил предупредить красных и сам первый открыл стрельбу по ночлегу красных. Они сейчас же снялись и отступили, а мы пришли и съели приготовленный ими завтрак».

29 декабря 1919 года произошел взрыв вагонов со снарядами на станции Ачинск Енисейской губернии. Так и не было установлено, была ли это диверсия или халатность. От взрыва погибло, по разным оценкам, от нескольких сотен до 1 тыс. человек.

В начале января восстал гарнизон Красноярска под командованием генерал-майора Бронислова Зиневича и потребовал мира с большевиками. Филатьев так описал дальнейшие события: «Войска были двинуты тремя колоннами, но ни одна из них до города не дошла, испугавшись, как объяснили начальники колонн, броневика, показавшегося на железной дороге к западу от Красноярска. Броневик оказался польским (поляки шли в хвосте чешских эшелонов), огня не открывал и явился лишь предлогом для отмены атаки, в которую войска и не рвались.

На другой день, 5 января, Каппель решил сам руководить наступлением. И вот тут получилась незабываемая картина, могущая дать полное представление, что представляла из себя Сибирская армия как сила.

Из Красноярска для преграждения нашего пути была выслана полурота пехоты с пулеметами, которая заняла высоты к северо-западу от города верстах в трех от него. На противоположном плато собралось несколько тысяч саней с сидящей на них нашей «армией». Тут же верхом Каппель и с ним несколько всадников. Прогнать красноярскую полуроту можно было обходом влево и ударом в лоб. Однако ни один солдат из саней выходить не пожелал. Тогда посылается рота офицерской школы, она открывает огонь вне действительности выстрела, красные, конечно, из-под такого огня не уходят и тоже продолжают палить в воздух. “Противники” замирают друг против друга до темноты, и ночью все, кто хотел, свободно прошли в обход Красноярска и даже через самый город. Таковых оказалось вместе с 3‐й армией, шедшей южнее, около 12 тыс. человек, получивших впоследствии наименование “каппелевцев”. Примерно такое же число сдалось добровольно красноярскому гарнизону, не по убеждению, разумеется, а потому, что устали бесконечно отступать и двигаться в неизвестность».

Генерал-майор Павел Петров вспоминал, что на совещании в селе Чистоостровном на Енисее 7 января Войцеховского с командирами 2‐й армии было решено, что «обстановка после вчерашнего дня и состояние людей таково, что какое-нибудь незначительное боевое столкновение может окончательно деморализовать массу, значит, приходится избегать боев».

Маршрут Сибирского Ледяного похода

После Красноярска 2‐я армия шла по дорогам к северу от Транссиба, а 3‐я армия – к югу от него. 1‐я армия практически перестала существовать из-за дезертирства. Колонна под командованием генерала Константина Сахарова шла вдоль Сибирского тракта и железной дороги, а колонна Каппеля направилась на север по Енисею ниже Красноярска, затем по реке Кан до Канска,