Она тоже поднимает с земли ком снега и катает комок.

Мне нравится, как она выглядит в повернутой набок шапке, небрежно обмотанном вокруг шеи длинном вязаном шарфе, в спортивных штанах, гармошкой нависающих над ботинками. Простая, очаровательная, уютная.

Бам! Мне прилетает снежком в плечо.

— Ах, так! — Стреляю в нее своим комком, но Зоя ловко уворачивается.

Так нечестно! Эти русские и в метании снежков натренированы!

Не сдаюсь. Леплю все новые и новые комки и швыряю в нее. Зайка звонко хохочет, закидывая меня снежками. Я чувствую ледяное покалывание на руках, на шее и уже за воротом куртки, но такая мелочь вряд ли меня остановит. Мы ведем бой до тех пор, пока оба со смеху не плюхаемся прямо в снег. Лежим на спинах, любуясь первозданной белизной, красотой и друг другом, конечно же.

— Благодаря тебе я тоже поняла, как это красиво. — Она забирается на меня сверху и убирает замерзшими пальцами колкие снежинки с моего лица.

Обхватываю ее за талию. Тянусь губами, и девчонка целует меня в ответ. Мысленно представляю, какой восторг ее захватит, когда она впервые увидит океан. Вот так же, как я сегодня, будет, захлебываясь от восторга, ловить ртом соленые брызги волн и распускать волосы, чтобы калифорнийское солнце обласкало их своим жарким светом от корней до самых кончиков.

— Мама с папой смотрят. — Смеется Зоя, продолжая целовать мои губы, замерзший нос, щеки.

Вижу в окне обнявшихся родителей девушки.

— Эй, Мистер и миссис Градов, — машу им рукой в попытке подняться, — доброе утро!

И падаю обратно. Я побежден. Меня сразили наповал. Лежу несколько секунд неподвижно, смотрю в бело-голубое небо, продолжающее осыпать нас снежинками, и таю от поцелуев. А потом с диким рыком набрасываюсь на мою Зайку. Беру ее в тугой захват, переворачиваю на спину и, оказавшись сверху, начинаю кусать, грызть, целовать.

Она хохочет, как от щекотки. Визжит на весь двор так, что даже сонный сосед выглядывает из окна своего дома, чтобы проверить, все ли в порядке. Он машет нам в знак приветствия и показывает кружку с кофе, предлагая угостить ароматным напитком.

— Доброе утро, — киваю я и отрицательно мотаю головой. — Нет, спасибо.

У меня свое лакомство. И оно извивается подо мной, моля о пощаде.

— Ррргггх! — Рычу я, покусывая ее шею.

И смеюсь, игнорируя попытки Зои вырваться.

Все заканчивается страстным поцелуем на виду у всех. Когда ее холодные ладони касаются моих щек, а сладкие губы отвечают на бесцеремонное вторжение встречными движениями, чувствую себя настоящим везунчиком.

Ни деньги, ни карьера не могут принести такого удовлетворения. Если кто-то когда-то скажет обратное — не верьте ему!

Ты нужен. Ты уверен, что тебя любят. Ты просто держишь ее за руку, и все остальное уже не важно. Вот это и есть счастье.

Ослепительно яркий момент, от которого захватывает дух. Всего лишь искра, но из сотен таких частиц, которые ты можешь хранить в своем сердце, и складывается потом свет, который греет тебя всю жизнь.

Оборачиваюсь на стук в окно. Дядя Миша показывает на часы. Напоминает, чтобы мы поторапливались на учебу.

— Разве занятия не отменят? — Интересуюсь.

Глаза Зои блестят. Я вдыхаю ее вместе со счастьем. Втягиваю ноздрями воздух вперемешку с запахом шелковистых волос и нежных цветочных духов.

— Нет. — Она смеется. — Даже в мороз не отменят.

— Как так?

— Это Россия, детка.

Ох, уж мне эта фраза!

Стону, как подбитый зверь, но ничего не поделаешь: приходится идти в дом и одеваться на учебу.

Зоя

Мой американец все-таки заболевает и к утру следующего дня сваливается с высокой температурой. Прежде, чем уйти на учебу, слежу, чтобы он принял все лекарства.

— У нас, когда болеют, идут к врачу. — Кряхтит он, укрываясь одеялом на диване в гостиной.

— А у нас идут в аптеку. — Смеюсь я. — И если уж за четыре-пять дней не спадет температура, тогда только к доктору.

— Как вы выживаете? — Интересуется Джастин.

— Да нормально.

А потом мы еще пять минут спорим, куда засунуть градусник: в рот или подмышку. В итоге он соглашается на второй вариант. По-русски, так по-русски.

Ухожу. Целый день мы с ним остаемся на связи. А когда возвращаюсь, застаю Джастина хмурого, напряженного, сидящего закутанным в одеяло и с пультом в руке.

— Как ты? — Бросаю учебники и одежду в коридоре и спешу к нему.

Падаю рядом, тяну руки, но он неотрывно смотрит в телевизор, на котором включен двадцатичетырехчасовой новостной канал.

— Там. — Он облизывает губы и прокашливается. — Я целый день смотрю…

— И? — Беру пульт, переключаю на другой канал. — Чего ты там насмотрелся?

Лицо Джастина пылает. Он складывает руки в боевую позу, возвышаясь надо мной, и разглядывает так, будто его предали.

— У вас все по-другому показывают! — Говорит раздраженно. — Неправильно!

Я улыбаюсь, устало опускаю плечи.

— Ты удивлен?

— Я… нет… но… — Теряется американец. — Это же все неправда!

— А где правда, Джастин? — Кладу ладонь на его коленку, поглаживаю. — Истина всегда где-то рядом. Разве не так? Всегда где-то посередине между точками зрения двух стран.

— Но так неправильно! — Приподнимается он. — Вас обманывают!

— А вас? — Почему-то его возмущение кажется мне ужасно милым. — В новостях всегда что-то преувеличивается, что-то преуменьшается. Разве ты не слышал, что у нас здесь империя зла, которая хочет поработить полмира? — Улыбаюсь, когда парень оседает обратно. Накрываю его ноги одеялом. — И как? Сколько зла ты здесь увидел, Джастин? М? — Присаживаюсь ближе, приникаю лбом к его плечу. — Неужели, мы с тобой еще и из-за политики будем ссориться? Ты знаешь меня, я знаю тебя. Мы понимаем друг друга.

— Да. — Неохотно соглашается он.

— А внешний враг — это всегда удобный способ отвлечь внимание от внутренних проблем. Так пусть эти напряжение и негатив достаются политикам, ладно? Пусть они дерутся и делят что-то между собой. — Провожу пальцем по его шее и радуюсь, что жар спал. — Любовь выше всего этого, понимаешь? — Трусь носом о его кожу. — Между простыми людьми нет никакой вражды. И не должно быть. Люди умнее, чем кажется политикам, они все равно общаются, все равно любят друг друга, как бы их не пытались разделить.

Он обнимает меня крепче, а я закрываю глаза, так и не спросив, что он хочет на ужин. Вырубаюсь от усталости, даже не убедившись, что ему не стало хуже. Мне просто так уютно в его объятиях. Так легко.

И Джастин тоже мгновенно засыпает, отпустив все терзающие его проблемы и трудности. Мы вместе, и нам хорошо друг с другом. И не важно, кто из нас какой нации, каких придерживается религиозных или политических убеждений, на каком языке говорит и как был воспитан. Есть духовная связь, и ей неведомы, чужды все эти искусственные барьеры. Она свободна от предрассудков.