– Будь осторожна, – предупредил я, вручая ей светильник. – Держи обеими руками. И не упади.

– Не упаду, – ответила Би, но, едва лампа оказалась у нее в руках, я усомнился в мудрости своего решения.

Девочка была явно очень возбуждена и думала лишь о неизведанном лабиринте впереди. Она без колебаний вошла в узкий темный коридор. Я нагнулся и последовал за ней.

Шпионские ходы в Ивовом Лесу и близко не были такими замысловатыми, как те, что пронизывали Олений замок. Думаю, если бы их создателем был мой отец, он бы позаботился об удобстве для более высокого человека. Подозреваю, они появились во время первой перестройки дома, когда к нему добавили южное крыло. Я часто спрашивал себя, нет ли в особняке других секретных ходов. Ведь какие-то потайные двери могли забыться по мере того, как в доме менялись обитатели.

Коридор начинался с короткой площадки, за ней начинались крутые ступени. На вершине лестничного пролета была еще одна площадка, откуда ход уводил влево. Там было чуть просторнее. Еще шесть ступеней вверх, потом прямо до самой каморки рядом с очагом. Я не мог выпрямиться в маленьком помещении, но раньше в нем кому-то было удобно. Там стоял невысокий крепкий табурет, чтобы сидеть, пока шпионишь, маленький шкафчик из темного дерева с надежно запертыми дверцами и полочка, на которую Би поставила свою лампу. Чутье не обмануло ее: я лишь теперь заметил небольшой козырек вокруг глазка, чтобы свет лампы не пробивался наружу, в комнату. Она села на табурет, не стряхнув с него пыль, наклонилась, чтоб заглянуть в мой кабинет, а потом выпрямилась и заявила:

– Мне нравится. Здесь все как раз по мне. Ох, папа, спасибо!

Она встала и подошла к шкафчику, легко дотянулась до ручки. Заглянула внутрь.

– Погляди! Тут чернильница! Она высохла, но я могу налить в нее чернил. И старое перо, объеденное до самой ости. Мне понадобится новое. Смотри! Полка раскладывается, и получается маленький письменный стол! Как здорово! Это все правда для меня?

Комнатка, тесная даже для щуплого шпиона, ей подходила как нельзя лучше. В месте, которое я считал укрытием на крайний случай, Би увидела убежище – может, даже комнату для игр.

– Здесь ты будешь в безопасности. Можешь приходить сюда и прятаться, если покажется, что тебе что-то угрожает, а меня нет рядом. Или если я тебе скажу, что нам что-то угрожает, – тогда ты убежишь и спрячешься тут.

Она устремила на меня искренний и серьезный взгляд бледных глаз – не прямой, но блуждающий по лицу.

– Понимаю. Ну конечно. Что ж, тогда мне понадобятся свечи и трут. И что-нибудь, чтобы держать воду, и что-то с плотной крышкой, чтобы положить туда черствый хлеб. Тогда я не проголодаюсь, если придется прятаться долго. И подушка с одеялом, чтобы не мерзнуть. И наверное, несколько книг.

Я ошеломленно уставился на нее:

– Нет! Нет, Би, я бы не оставил тебя тут на несколько дней кряду! Погоди… «несколько книг»? Ты что, уже умеешь так хорошо читать?

У нее сделалось такое удивленное лицо, словно я спросил, умеет ли она дышать.

– Конечно. А разве это не все умеют?

– Нет. Обычно людям приходится учиться. Я знал, что мама показала тебе буквы, но не думал…

Я смотрел на Би с изумлением. Я видел, как моя дочь забавляется с пером и тетрадкой, но думал, что она просто вырисовывает отдельные буквы. Записка, которую она написала сестре, была простой – всего лишь несколько строчек. Теперь я припомнил, что она попросила бумагу, чтобы записывать сны; я думал, речь о ее странных рисунках. Я совладал с внезапным желанием узнать, что она записывает, что ей снится. Придется подождать, пока она сама со мной не поделится.

– Мама мне читала. Ту большую красивую книгу о травах и цветах, что ей подарила леди Пейшенс. Она читала ее очень медленно, показывая каждое слово. Она учила меня буквам и звукам. А я запоминала.

Молли поздно научилась читать, и далось ей это ценой больших усилий. И я тотчас же понял, какую книгу она читала Би, – ту, где страницы были не из бумаги, но из тоненьких дощечек; текст и узоры были выгравированы на них, а травы и цветы – вырезаны и раскрашены в правильные цвета. Это был мой подарок Пейшенс, и она очень дорожила им. А Молли по нему учила нашу дочь читать.

– Папа?

Я прекратил витать в облаках и посмотрел на нее.

– Что случилось с леди Пейшенс? Мама мне много историй про нее рассказывала, но я так и не узнала, чем они закончились.

– Чем закончились… – Я был там в тот день, когда история моей мачехи закончилась. Я вспомнил об этом, и внезапно случившееся предстало передо мной в совершенно ином свете. Я прочистил горло. – Ну что ж. Это случилось ранней весной. Сливовые деревья начали просыпаться после зимы, и леди Пейшенс хотела их обрезать до того, как бутоны превратятся в цветы. К тому времени она была уже очень пожилой дамой, но продолжала беспокоиться из-за своих садов. И она настояла на том, что высунется из окна на верхнем этаже и будет выкрикивать наставления работникам, занимающимся обрезкой деревьев.

Я невольно улыбнулся, вспомнив об этом. Би почти смотрела на меня, лицо ее выражало напряженный интерес, лоб сморщился.

– Она выпала из окна?

– Нет. Удивительное дело, но нет, не выпала. Однако ей не понравилось, как делали обрезку. И она заявила, что пойдет и заставит работников делать все, как ей хочется, и еще принесет в дом обрезанных ветвей, чтобы они зацвели в вазах на столе. Я предложил сходить за ними, но она удалилась в свою комнату, а потом вернулась, неуклюже топая в своих ботинках и теплой шерстяной накидке. И вышла наружу.

Я помедлил. Я все помнил так четко… Синее небо, порывы ветра, и глаза Пейшенс, пылающие негодованием оттого, что команда садовников не прислушивается к ее указаниям.

– И что потом?

– Ее не было какое-то время. Я был в маленькой столовой, когда услышал, как хлопнула дверь. Леди Пейшенс звала меня прийти и забрать обрезанные ветки. Я вышел в холл и увидел, как она идет с большой охапкой, на ходу роняя веточки и кусочки мха. Я собирался взять ее ношу, как вдруг она замерла. На что-то уставилась, приоткрыв рот, и ее щеки, розовые от холода, вспыхнули еще сильнее. Потом она воскликнула: «Чивэл! А вот и ты!» И раскинула руки, и ветки разлетелись во все стороны. Она широко-широко развела руки и сделала два быстрых шага куда-то мимо меня. И упала.

У меня на глазах выступили слезы. Я сморгнул их, но не смог остановить.

– И умерла, – прошептала Би.

– Да, – хриплым голосом сказал я и вспомнил, каким безвольным было тело Пейшенс в моих объятиях, когда я схватил ее и повернул лицом к себе. Глаза у нее были мертвые, открытые, но на губах все так же цвела улыбка.

– Она приняла тебя за своего мертвого мужа, когда увидела.

– Нет. – Я покачал головой. – Она на меня не смотрела. Она смотрела мимо меня, на что-то в коридоре за моей спиной. Не знаю, что она увидела.