– Она увидела его, – решила Би с великой убежденностью и кивнула самой себе. – Он наконец-то к ней пришел. Это хороший конец истории. Можно, я буду держать здесь ее книгу, ту, что о травах?

Я спросил себя, придет ли ко мне Молли когда-нибудь. В душе моей встрепенулась надежда. Потом я вернулся к реальности, к маленькой комнате и моей дочери, сидевшей за откидным столом.

– Ты можешь хранить здесь книги, если захочешь. Можешь хранить тут все, что пожелаешь. Я разрешаю тебе взять свечи и трут, если ты пообещаешь мне быть с ними очень осторожной. Но помни, эта комната и вход в нее – секрет, и его нужно хранить. Только ты и я знаем о том, что они существуют. Важно, чтобы это осталось нашей тайной.

Она кивнула с серьезным видом и спросила:

– Можешь показать мне, куда идет другой коридор, мимо которого мы прошли, и как открывать другие двери?

– Может, завтра. Прямо сейчас надо все плотно закрыть и идти к человеку, который заботится об овцах.

– К Лину, – мимоходом напомнила Би. – Овцы на попечении пастуха Лина.

– Да. К Лину. Нам надо с ним поговорить. – Мне в голову пришла идея. – У него есть сын, по имени Бож, он со своей женой и маленькой дочкой живет в том же доме. Может, ты хотела бы с ними познакомиться?

– Спасибо, но нет.

Ее жесткий ответ убил во мне надежду. Я знал: она что-то от меня скрывает. Я терпеливо молчал и ждал, пока Би возьмет лампу, чтобы первой пройти по узкой лестнице. На перекрестке с другим коридором она мечтательно приостановилась, подняла лампу, чтобы вглядеться во тьму, но потом с коротким вздохом повела нас обратно в мой кабинет. Я держал лампу, пока Би закрывала панель и закрепляла ее. Потом я задул лампу и раздвинул шторы, чтобы впустить серый свет. Шел дождь. Я моргнул, пока глаза привыкали, и понял, что ночью, должно быть, лег иней. Листья берез изменились, осень вызолотила их прожилки и края. Приближалась зима. Я все никак не мог заговорить.

– Я не нравлюсь другим детям. Им от меня не по себе. Они видят перед собой младенца в девчачьем наряде, а потом, когда я начинаю делать разные вещи – ну, например, чищу яблоки острым ножом, они думают… не знаю я, что они думают. Но когда я захожу в кухню, сыновья Тавии оттуда выходят. Раньше они приходили каждый день, чтобы ей помогать. Теперь не приходят. – Она отвернулась. – Эльм и Леа, кухонные служанки, ненавидят меня.

– Ох, Би, они тебя не ненавидят! Они тебя едва знают. А сыновья Тавии в таком возрасте, что им уже пора работать с отцом, учиться тому, чем он занимается весь день. Ты тут ни при чем, Би. – Я смотрел на свою маленькую дочь с сочувственной улыбкой.

Она скользнула по мне взглядом, на миг задержав его, и голубое пламя ярости в ее глазах меня обожгло.

Она уставилась в пол, напрягшись всем телом.

– Наверное, сегодня я не стану выходить из дома под дождь, – заявила она тоненьким голоском с ледяными интонациями. – Подходящий день, чтобы побыть в одиночестве.

– Би… – начал я, и опять она метнула в меня гневный взгляд, как стрелу.

– Ненавижу, когда ты врешь. Ты знаешь, что другие дети станут меня бояться. А я знаю, что они меня ненавидят. Я не притворяюсь. Все взаправду. Не лги мне, чтобы я решила, будто сама несправедливо их осуждаю. Лгать плохо, и без разницы, чьи уста произносят ложь. Мама прощала тебе такие вещи, но я не стану.

И малышка ростом мне по колено скрестила руки на груди с дерзким и сердитым видом.

– Би! Я твой отец. Ты не можешь разговаривать со мной в таком тоне.

– Если не хочешь, чтобы я была с тобой честна, то я вообще разговаривать с тобой не буду. – В эти слова была вложена вся сила ее воли.

Я знал, что Би не составит труда снова надолго замолчать. Мысль о том, что я лишусь единственной компании, которую нашел после смерти Молли, напугала меня, и только тут я осознал, как крепко успел привязаться к дочери. А потом меня словно молнией шарахнуло: я понял, как опасно будет для нас обоих, если я начну поступаться отцовским долгом из страха потерять ее расположение.

– Ты можешь быть со мной честной и одновременно уважать меня. Я с тобой буду себя вести так же. Ты другая, Би. Из-за этого некоторые стороны твоей жизни очень трудны. Но если каждый раз, когда тебе что-то не нравится в мире, ты будешь говорить себе: «Это потому, что я не такая, как все», то погрязнешь в жалости к себе. Не сомневаюсь, что мальчикам Тавии твое общество неприятно. Но еще я знаю, что ни одному из них не нравилось работать в кухне, так что отец забрал их на мельницу, чтобы посмотреть, не выйдет ли из этого больше толку. Дело не всегда только в тебе. Иногда ты просто часть от целого.

Би опустила глаза, но руки по-прежнему держала скрещенными на груди.

– Надевай пальто. Мы идем проведать Лина. – Я отдал приказ уверенным тоном, сдерживая мучительную боль при мысли о том, что делать, если она не подчинится.

Когда Старлинг привела ко мне Неда, он так настрадался, что был благодарен просто за крышу над головой и еду. Стычки по поводу моего авторитета начались между нами, когда ему было уже далеко за десять лет. Мысль о том, чтобы применить силу к такому маленькому существу, как Би, наполнила меня отвращением. И все же я должен был победить в этой битве.

Я скрыл свое облегчение, когда она взяла плащ и принялась одеваться. Я ничего не сказал, чтобы не ранить ее самолюбие; мы вышли из кабинета и отправились наружу. Я старался не шагать широко, пока мы шли к пастбищам и сараям. И все же Би приходилось поторапливаться, чтобы не отставать.

Лин меня ждал. Он показал трех овец, которых отделил от стада, когда у них появилась сыпь и животные до мяса расчесали себе бока о деревья и заборы. Я мало знаю об овцах, но Лин занимался ими с юных лет, и его волосы теперь сделались такими же серыми, как шерсть у большинства его косматых подопечных. Так что я послушал, покивал и попросил его сообщить, если и другие овцы заразятся. Пока мы говорили, он то и дело переводил взгляд с меня на мою маленькую спутницу и обратно. Би – возможно, все еще раздраженная из-за моего нравоучения – стояла вся такая маленькая и напряженная и молчала. Пока мы разговаривали, собака Лина, Ромашка, подошла и обнюхала ее. Би отступила на шаг, Ромашка приветливо завиляла хвостом и рассмеялась по-собачьи, вывалив язык:

Загнать тебя в стадо совсем нетрудно!

Я нарочно не обращал внимания на то, как Ромашка вынуждает мою дочь отступить в угол, где тыкается в нее носом, продолжая вилять хвостом. Лин нерешительно взглянул в их сторону, но я подошел к какой-то овце и спросил пастуха, сколько ей лет. Когда он приблизился, я поинтересовался, не могла ли сыпь появиться из-за клещей, и Лин, нахмурив лоб, наклонился и стал раздвигать шерсть овцы в поисках насекомых.

Краем глаза я заметил, что Би протянула руку и ласково потрогала шелковистое маленькое ухо собаки. Ромашка села и прислонилась к ней. Би запустила озябшие руки в густую золотистую шерсть, и я вдруг понял, что они с Ромашкой знакомы и им вместе хорошо. То, как она попятилась от собаки чуть раньше, было не испугом, но приглашением поиграть. Я вполуха слушал, как Лин перечисляет ранние признаки болезни.