– Я тоже так думал.

– Мы на месте, – доложил водитель.

Еще в тысяча девятьсот десятом году российские власти превратили часть военного полигона в Мокотове в импровизированный аэродром. После занятия Варшавы немцы модернизировали его, построив и ангар для дирижаблей. Один из таких аэростатов поднимался над землей.

– Выходим, – сказал Велецкий.

Рудницкий послушно вышел из машины, настолько ошеломленный известием о смерти Виктории, что даже не подумал о побеге.

– Как она погибла? Ее убили люди Самарина?

– Нет, обычная шальная пуля. Просто не повезло.

Гондола дирижабля была загружена ящиками с боеприпасами, а мужчины в кожаных летных комбинезонах караулили возле пулеметов. Похоже, Кинжальщики не собирались полагаться исключительно на магию.

Велецкий молча указал на стул, прикрученный возле окна.

– Отсюда у тебя будет хороший вид, – сказал он.

Рудницкий ощутил легкую дрожь, когда дирижабль оторвался от земли и через мгновение поплыл над городом. Завороженный видом, алхимик выглянул наружу, и порыв ветра растрепал его волосы.

– Надень это, – попросил Велецкий, подавая Рудницкому большой кожаный плащ. – В паре километров над землей довольно холодно.

– Я не знаю, рассмотрю ли что-нибудь с такой высоты, – запротестовал алхимик.

– То есть ты согласен это сделать?

– Да.

– Мы приспособимся к твоим требованиям, – заверил Сташек. – Но позже наши LZ вступят в битву, и, возможно, нам придется убегать от самолетов, тогда будем рассчитывать только на наш порог. Мы можем подняться намного выше, чем лучшие российские машины.

– Я понимаю. Сколько раз я смогу произнести слово силы до того, как умру?

– Ничего с тобой не случится, – заверил его Велецкий. – Виктория разработала определенную… процедуру, которая защищает адепта от смерти, однако тебе все равно нельзя использовать магию больше двух раз! Существуют определенные ограничения. Но нам и не потребуется больше, с высоты километра или полутора будет хорошая видимость, а день обещает быть солнечным, одним взглядом ты охватишь тысячи людей. Твое задание – ликвидировать или, по крайней мере, проредить полки, идущие в авангарде, остальными займутся другие.

– Ты уверен, что этого хватит?

– Абсолютно.

Некоторое время они летели в предрассветной тишине, позже оказались в тени: дирижабль окружил молочный, влажный туман. Когда они пробились через слой облаков, солнце снова озолотило внутренности гондолы, но температура ощутимо упала. Аэростат плыл по небу с ленивой грацией, присущей некоторым парусникам и морским птицам, отмечая собственный путь в пространстве. Казалось, что война и все мирские заботы остались где-то далеко, только негромкий шум двигателей напоминал о реальности. Внезапно идиллию прервал звук выстрелов.

– Перестрелка, – пояснил лаконично Велецкий. – Сейчас начнем спускаться, приближаемся к Радзымину.

Алхимик сглотнул слюну, его виски пульсировали в такт ударам сердца.

– Я готов! – хрипло сказал он.

– Сначала левый, потом правый борт, – тоном, не допускающим возражения, произнес Сташек. – И помни, не больше двух раз!

Рудницкий послушно прошел на левый борт гондолы и посмотрел вниз, вид наводил на мысль о карте с золотыми пятнами лугов и зелеными кляксами лесов.

– Еще минута, наши LZ не истребители.

– LZ?

– Это сокращение от Luftschiff Zeppelin[18].

– Это же не первый твой полет, правда?

– Конечно, я должен был стать капитаном подобной машины, но не вышло.

– Я думал, что…

– Не важно! Сконцентрируйся, сейчас мы окажемся над нашими позициями.

Грохот пушек и треск пулеметов подтвердили его слова. Рудницкому казалось, что он слышит крики солдат.

– Сейчас! Ты все хорошо видишь?

– Да, – подтвердил не своим голосом алхимик. – Это точно россияне?

– Точно!

Рой фигур в зеленых мундирах залил жалкую линию окопов защищающейся серой пехоты, не требовалось военных знаний, чтобы понять, кто выигрывает. С желчью, поднимающейся к горлу, алхимик склонился над бортом и выкрикнул: «ДАШ’ДАНХАР». Он ощутил, как его позвоночник вибрирует, словно камертон, его переполняло ощущение неподдающейся описанию мощи. Одним прыжком он перескочил к противоположному борту и снова произнес слово силы. Минуту ничего не происходило, у Рудницкого создалось впечатление, что все замерли, словно насекомые в янтаре, но спустя удар сердца россияне начали умирать. Тела сотен и тысяч солдат падали на землю, словно куклы, брошенные кукловодом.

– Получилось! – закричал он. – Получилось, Сташек, ты видел!

Но Велецкий уже ничего не видел, он лежал на полу, поддерживаемый пожилым мужчиной с суровым выражением лица, из его глаз и рта текла кровь.

– Не забудь, больше нельзя… – прошептал он.

Рудницкий одним движением порвал его рубашку и замер, глядя на татуировку. На груди Сташека виднелся символ смерти.

– Нет!

Он полез в карман за бутылочкой с первичной материей, но старый Кинжальщик остановил его.

– Ему уже ничем не помочь, – сказал он. – Он принял на себя последствия того, что вы сделали.

Рудницкий спрятал лицо в ладонях, раскачиваясь как пьяный.

– Виктория, – пробормотал он. – Что ты наделала, девочка…

– Она помогла нам выиграть войну, – серьезно ответил Кинжальщик. – И не поднимайтесь, мы атакуем.

Размещенные по обеим сторонам гондолы пулеметы застрекотали, а аэростат подпрыгнул, выплюнув заряд. Где-то рядом разорвались пули, кто-то ругался, кто-то взывал о помощи. Они атаковали.

* * *

Слуга подал идеально нарезанные яйца по-венски, но Рудницкий приказал убрать их со стола. Небольшая тарелка с остатками овсянки говорила о том, что завтрак был более чем скромным.

– Голубчик, – заломила руки Татьяна Олеговна, – исхудаешь насмерть!

Кухарка прибежала в столовую сразу же, как только слуги стали возвращать нетронутые блюда. Алхимик ответил ей бледной улыбкой, отрицательно покачав головой.

– Это только усталость, – соврал он. – Я вчера допоздна работал.

– Может, малинки? Прямо с огорода, – заверила она.

– Немного, – согласился Рудницкий.

Неуверенным движением он потянулся за чашкой с ягодами, добавив ложку липового меда. Съел одну ложку, ощущая на себе взгляд Татьяны Олеговны. «Интересно, что бы она сделала, если бы узнала, сколько русских я сегодня убил? – хмуро подумал он. – Точно добавила бы мне в суп мышьяк».