На этом всё и закончилось. Муттин был оскорблен до глубины души, так же как и его воины. Взвесив все «за» и «против», бывший командир конницы отправил к консулу доверенных лиц и предложил сдать Акрагант. С таким командующим, как Ганнон, Муттин не видел никаких перспектив продолжать войну. Он понял, к чему идет дело, и решил позаботиться о себе и своих людях, которым сообщил о намерении перейти на сторону римлян. Нумидийцы искренне ненавидели Ганнона и безоговорочно поддержали своего любимца. Судьба города была решена. Левин повел армию на Акрагант, и когда легионы подошли к городу, нумидийцы перебили стражу и распахнули ворота. Легионеры потоком хлынули в город, от топота тысяч ног загудела земля.

Услышав шум, Ганнон подумал, что это взбунтовались нумидийцы, позвал Эпикида и в сопровождении телохранителей отправился успокоить мятежников. Но едва он вышел на агору, как увидел бегущих навстречу воинов. Приглядевшись, Ганнон узнал римлян. Этого оказалось достаточно, чтобы военачальник подобрал полы плаща и бросился наутек, за ним побежали Эпикид и личная охрана. Беглецы выскочили к воротам, от которых начиналась дорога к морю, и устремились к побережью. Их никто не преследовал. В конце концов, Ганнону и Эпикиду удалось на небольшом корабле беспрепятственно покинуть Сицилию и добраться до Карфагена. Что же касается воинов гарнизона, то, оставшись без командующих, они не смогли организовать оборону и разбежались по Акраганту. Но Марк Валерий быстро оценил ситуацию и отправил легионеров занять все городские ворота. Там всех карфагенян и перебили.

Заняв Акрагант, консул стал вершить суд и расправу. В отличие от Сиракуз, отданных Марцеллом на разграбление армии, Левин действовал иначе. Свой гнев он обрушил на представителей городской верхушки, казнив одних и продав в рабство других. Всю добычу консул также продал, а деньги отправил в Рим, и это опять-таки отличает его подход к делу от того, что творил Марк Клавдий, заполонивший Вечный город трофейным добром.

По мнению Ливия, падение Акраганта радикально переломило ситуацию на острове в пользу квиритов. По свидетельству историка, двадцать городов предатели сдали римлянам, сорок сдалось добровольно и шесть пришлось брать приступом. А дальше писатель сообщает сведения о том, каким образом консул умиротворял Сицилию и как поступал с городами, где встали римские гарнизоны: «Их правителей и старейшин консул наградил или покарал, как они того заслужили; сицилийцев принудил бросить оружие и заняться земледелием, чтобы плодородный остров не только кормил свое население, но чтобы и в Риме, да и по всей Италии, жизнь стала дешевле; ведь так бывало уже много раз. Из Агафирны он увел в Италию беспорядочную толпу в четыре тысячи человек; это был всевозможный сброд: изгнанники, должники, много преступников, нарушивших законы своих государств. В Агафирне все они собрались случайно; но участь их была одинаковой – они кое-как перебивались, живя воровством и разбоем. Левин решил, что на острове, только что замиренном, еще не набравшемся сил, опасно оставлять этих людей, всегда что-то злоумышлявших, а в Регии они пригодятся: там подыскивают шайку разбойников, чтобы опустошать Бруттий» (Liv. XXVI, 40). Если называть вещи современным языком, то Марк Валерий сделал на острове зачистку и удалил оттуда нежелательных элементов.

Активная фаза войны на Сицилии закончилась.

Однако жизнь продолжалась. После окончания боевых действий положение дел на острове было плачевным, поскольку он оказался совершенно разорен войной. Многие города были разграблены, деревни сожжены, поля вытоптаны, масса населения перебита или уведена в плен. Но даже после того, как римляне захватили весь остров, бедствия местного населения не закончились. Теперь уже карфагеняне совершали набеги на южное побережье Сицилии, грабя и уничтожая поселения, уцелевшие после римского погрома. Отголоски этих грозных событий сохранились в труде Страбона: «Что касается остальных сторон Сицилии, то сторона, простирающаяся от Пахина до Лилибея, совершенно заброшена, хотя и сохраняет некоторые следы древних поселений, к числу которых принадлежала Камарина – колония сиракузян. Однако Акрагант (который был колонией жителей Гелы) и его якорная стоянка, а также Лилибей еще продолжают существовать. Так как эта область была особенно подвержена нападениям со стороны Карфагена, то бо́льшая ее часть была разрушена долгими и непрерывными войнами» (VI, II, 5).

Но время шло. Вновь отстраивались города, на месте сожженных деревень возводились новые, на полях былых сражений заколосилась пшеница, а вместо военных кораблей к берегам Сицилии устремились торговые суда. Жизнь вошла в прежнюю колею, с той разницей, что теперь сицилийские греки трудились на благо державного Рима и навсегда забыли о своей свободе. Богатствами Сицилии распоряжались совсем другие люди: «К чему говорить о всеми восхваляемом плодородии этой страны, которая, говорят, нисколько не уступает Италии. В отношении зерна, меда, шафрана и некоторых других продуктов Сицилия, можно сказать, даже превосходит ее. Благоприятствует этому и близкое расположение острова. Ведь остров этот является некоторым образом частью Италии и снабжает Рим всевозможными продуктами легко и без особого труда, как бы с италийских полей. И действительно, Сицилию называют житницей Рима, так как все продукты, за исключением немногих, потребляемых на месте, вывозятся туда. К числу предметов вывоза относятся не только плоды, но и рогатый скот, кожа, шерсть и т. п.» (Strab. VI, II, 7). Римские легионеры знали, за что сражались.

9. Боевые действия в Южной Италии

В 210 г. до н. э. Марцелл принял командование армией в Италии. К этому времени стратегическая ситуация стала медленно, но верно меняться в пользу римлян. Однако пунийцы пока не наблюдали признаков надвигающейся катастрофы: «Никогда за все время войны ни карфагеняне, ни римляне так не чувствовали, сколь переменчиво военное счастье – то страх, то надежда владели ими» (Liv. XXVI, 37). Другое дело, что карфагенское командование не знало, что делать дальше.

Действительно, отказавшись от похода на Рим после победы при Каннах, Ганнибал сам себя загнал в стратегический тупик, из которого не было выхода. Его ставка на то, что союзники бросят римлян на произвол судьбы, была бита. Мало того, карфагенский полководец оказался не в состоянии обеспечить защиту тем городам, которые перешли на его сторону. Ярким примером здесь была Капуя. Аппиан очень четко уловил суть момента, обратив внимание как на растерянность Ганнибала, так и на его неспособность что-либо изменить в лучшую сторону: «лишь только Капуя перешла в руки римлян, тотчас города заволновались, как и следовало ожидать, и только выискивали случая или предлога, чтобы перейти на сторону римлян. Раздосадованный этим Ганнибал недоумевал, что делать. И в самом деле, оставаясь на одном месте, когда неприятель противопоставлял ему более многочисленное войско, он не в силах был сохранить за собою все города, разделенные большими расстояниями; нельзя ему было