поскольку Тит Ливий очень любит приписывать землякам несуществующие победы, в чем был неоднократно уличен. Плутарх же при освещении этих событий полностью зависел от первоисточника.

Почему Марцелл начал битву одним флангом, а не атаковал противника по всему фронту, понятно, ведь правый фланг карфагенской армии находился на холме. Удивляет тот факт, что этим не воспользовался Ганнибал. А может быть, и воспользовался, да только Ливий об этом не написал. Судите сами: правый фланг римлян сражается против левого фланга карфагенян, а затем Марцелл выводит его из боя и заменяет войсками левого крыла. Это очень сложный маневр, и такой гениальный тактик, как Ганнибал, не мог упустить столь выгодный шанс. К тому же, упомянув карфагенскую пехоту и боевых слонов, Ливий ни слова не сказал о вражеской кавалерии. Но это не означает, что она не участвовала в битве при Нумистроне. Ещё раз отмечу, что рассказ Ливия слишком скомкан и сумбурен, чтобы на его основании делать какие-либо выводы. Да и о потерях сторон римский историк ничего не говорит, хотя даже в незначительных сражениях расписывает их весьма подробно. Достаточно вспомнить рассказ о взятии Марцеллом самнитских городов Мармореи и Мелеса. А здесь Ливий предпочел промолчать. Выскажу предположение, почему так могло произойти. Скорее всего, потери в легионах были достаточно серьезные, и нельзя исключать, что об этом в Риме было хорошо известно. Поэтому и не стал Ливий ничего выдумывать, чтобы не быть уличённым во лжи, а предпочел просто обойти тему. Прием, которым пользуются и в наши дни. В этом свете свидетельство Фронтина выглядит правдоподобнее. Другое дело, что победителем в античности считался тот, за кем осталось поле боя. Но в этот день войска разошлись по своим лагерям.

На следующий день Марцелл вновь вывел войска из лагеря на равнину, однако Ганнибал вызов не принял, а предпочел оставаться в лагере. Вне всякого сомнения, среди карфагенян тоже было немало убитых и раненых, а потому полководец решил избежать нового столкновения. Римляне полдня жарились на солнце в полном снаряжении, а затем, осознав, что противник их игнорирует, стали собирать на поле боя своих павших воинов и снимать доспехи с убитых врагов. Марцелл пытался изображать победителя, но получалось это у него плохо. К вечеру легионы ушли в лагерь, и над равниной воцарилась тишина. Быстро темнело, тысячи костров озаряли черное небо, и Марцелл, стоя на лагерном валу, смотрел в сторону занятого карфагенянами холма, над которым бушевало багровое зарево. Полководец пытался понять, что задумал его противник и почему он сегодня отказался от сражения. Так ничего и не решив, Марк Клавдий отправился спать.

Пробуждение консула было отвратительным. Марцелла растолкали, и полководец к своему ужасу узнал, что армия Ганнибала ночью покинула лагерь и ушла в сторону Апулии. Причем было это сделано настолько искусно, что римляне ничего не заподозрили. Оставив гореть костры, карфагеняне аккуратно свернули палатки, собрали имущество и бесшумно спустились с холма. Римский командующий направил гнев на своих подчиненных, упустивших врага, приказал оставить в Нумистроне раненых и небольшую охрану, а сам с главными силами устремился в погоню за врагом. Ганнибала он настиг уже в Апулии, около города Венузий. Две армии вновь встали лагерями друг напротив друга.

Завязались мелкие стычки между сторожевыми отрядами, но эти схватки не имели какого-либо решающего значения. Через несколько дней карфагенская армия продолжила поход, а следом за ними выступили легионы. Оба полководца действовали очень аккуратно, понимая, насколько велика будет цена ошибки: «Ганнибал снимался с лагеря ночью, искал места для засад: Марцелл шел за ним только днем и только после разведки» (Liv. XXVII, 2). Об этом же пишет и Фронтин: «Ганнибал, побежденный в ряде сражений Клавдием Марцеллом, стал отводить для лагеря позиции, где можно было, прикрываясь горами, болотами или другими подобными естественными преградами, построить войско так, чтобы можно было в случае перевеса римлян отнести войско без потерь за укрепления, а в случае их отступления сохранить инициативу в наступлении» (II, III, 9). Вне всякого сомнения, поражения Ганнибала Фронтин относил ко времени боев под Нолой, поскольку победу у Нумистрона приписал карфагенскому полководцу.

В Риме, несмотря на бодрые доклады Марцелла о том, что Ганнибал отступает и избегает сражений, по-прежнему царили тревожные настроения. Приближалось время выборов, и присутствие одного из консулов в столице было необходимо. Но сенаторы правильно оценили ситуацию и, чтобы не отрывать Марцелла от командования армией, вызвали в столицу Марка Валерия из Сицилии. Левин прибыл в Рим и доложил сенату о положении дел в своей провинции. Речь консула звучала оптимистично: «Ни одного карфагенянина в Сицилии нет, все сицилийцы – на острове: те, кого страх принудил бежать, возвращены в свои города, к своим землям; они пашут и сеют, заброшенную землю опять возделывают; урожая будет хватать и на самих земледельцев, и на то, чтобы поддерживать хлебом – и в мирное, и в военное время – римский народ» (Liv. XXVII, 5). Как следовало из доклада, Марк Валерий потрудился на славу, сумев замирить остров, где много лет бушевала война. Также консул представил «отцам отечества» Муттина, получившего впоследствии римское гражданство.

Дальше начались дела удивительные. Левин получил известия о том, что карфагенское правительство собирает крупные силы для вторжения на Сицилию, а армия Гасдрубала готовится к переходу из Испании в Италию. Трудно сказать, насколько правдива была эта информация, но в Риме она вызвала страшную тревогу. Было решено, что в связи с осложнившейся обстановкой консул не будет ждать выборов, а назначит для их проведения диктатора. Сам же отправится на Сицилию и будет готовить провинцию к отражению карфагенского вторжения. Задумано было неплохо, но всё опять пошло не так, как планировали сенаторы.

Проблема была в том, что Марк Валерий видел диктатором своего товарища по оружию, командующего сицилийским флотом Марка Валерия Мессалу. А сенат и граждане Рима поддерживали кандидатуру Квинта Фульвия Флакка. Левин говорил о том, что уедет на Сицилию и там назначит диктатором Мессалу, а «отцы отечества» настаивали на том, что назначение Флакка должно произойти в Риме. Но консул неимоверно озадачил сенаторов, поскольку в ночь перед народным собранием, которое должно было провозгласить диктатора, сел на корабль и уплыл в Сицилию. Дело закончилось тем, что сенаторы написали письмо Марцеллу, в котором просили его назначить диктатора. Полководец с удивлением прочитал это послание, где говорилось, что «его сотоварищ изменил», и быстро отправил сенаторам ответ, назначая диктатором Флакка. По результатам выборов консулами на 209 г. до н. э. стали Квинт Фабий Максим Кунктатор в пятый раз и всё тот же Квинт Фульвий Флакк в четвертый. Оба консула