– Тридцать один?! Градус?!

Вроде бы температура человеческого тела – тридцать шесть и шесть, или он чего-то не знает о людях?

– Как госпожу Храмову привезли, так мы температуру тела и измерили, – отчитался доктор. – Тридцать один градус. Посчитали это следствием шока и кровопотери, но видимо, это не так.

Александр потер лоб.

– Подождите, но тогда… если бы я ее брал за руку – она была бы холодной?

– Совершенно верно, Александр Викторович.

– Но такого никогда не было, – растерялся Александр, памятуя об их последней совместной ночи. – Женщина как женщина, горячая, во всех смыслах, с совершенно нормальной температурой тела…

– Тогда мы наблюдаем нечто принципиально новое, – отбрил врач. – Не знаю, как это можно назвать, но госпожа Храмова словно… это даже не беспамятство, уж вы поверьте. В беспамятстве люди на что-то да реагируют, им больно, они шевелятся, стонут… но это и не кома. Это нечто среднее. Словно она в лед вмерзла и так застыла… ничего не понимаю.

Благовещенский развел руками.

Ага, вы, доктор, ничего не понимаете, а я должен понять?

Такого не бывает.

– Возможно, она проводила над собой какие-то ритуалы?

Александр покачал головой.

– Нет. Маша бы сказала.

– Родовые способности? Артефакты? Ну хоть что-то… ничего не понимаю!

Александр тоже ничего не понимал. Но и ответить ничего не мог. А что тут скажешь? Как объяснишь то, чего и сам не знаешь?

– Ничего такого не было.

– Ничего не понимаю…

– Она не умирает?

– Не знаю! – огрызнулся доктор. – Пока состояние стабильно. А что будет дальше… не знаю!

Развернулся и вышел.

Александр опустился обратно на стул, взял в руки Машину ладонь.

– Что же с тобой происходит, девочка моя? Что?

Ответа не было.

Только запекшаяся кровь хлопьями сыпалась на простыню, пачкала ее черным цветом. А Маша все так же лежала, и руки у нее действительно были холодные.

Но она была жива, и остальное для Александра было неважно.

Спать?

Спать он не собирался до утра, а то и дальше. Пока кто-нибудь его не сменит. И не сиделка, а кто-то из родных…

Смешно? Глупо? Нелепо?

Ну и смейтесь на здоровье. А Александр был твердо уверен, стоит ему отвернуться, уйти… и Маша тут же ускользнет. Уплывет в небо легким облачком. Уйдет не попрощавшись.

Это – в ее характере.

Так что спать он не будет.

И никуда ее не отпустит.

Слышишь, любимая?

Не смей умирать!

Не смей!

* * *

Василий еще раз поправил плащ, проверил все пряжки – заклепки – застежки, чтобы ничего не скрипело, не отваливалось, не выдало своего хозяина в неподходящий момент – и шагнул к калитке.

Да, и такое бывало.

Когда человека не видно – не слышно – и запаха от него нет, а вот, поди ж ты!

Камешек отвалился с одного из украшений, да по ковру и покатился. Так и вычислили, кто тут шастает.

Так и обнаружили.

Шуйский обнаруживаться вовсе не хотел.

Ночью он забирает мальчишек, утром его уже не будет в Москве, а через несколько суток он будет во Франции. Есть каналы.

Так что…

Вперед и только вперед.

Немного подождать? Не проблема.

А вот и подходящий случай.

Две служанки выходят из калитки.

Шуйский ловко наступил одной из них на платье. Девушка потянула подол, не понимая, за что зацепилась, вторая поспешила ей на помощь, и калитка осталась приоткрытой.

Того Василию и надо было.

Два шага – и он уже на территории особняка Храмовых. Теперь в дом.

В дом тоже было попасть несложно. Василий двигался по дорожкам, не прячась в кустах, да и защита была не активирована, не подумал об этом Ваня, не сообразил. А потому Шуйский остался цел и легко добрался собственно до особняка. Обошел его кругом, подергал двери – и резонно, обнаружил одну незапертую.

Для слуг.

Так и вошел.

А когда через десять минут конюх ушел от кухарки (когда еще и пить чай, если не заполночь?), дверь все равно не закрыли. Так, притворили, но на замок не запирали.

А чего закрываться-то?

Собаки в саду, мужиков в доме полно…

Раззвиздяйство обыкновенное, среднестатистическое. Ничего нового и удивительного.

* * *

Вот и лестница наверх.

Шуйский поднимался по ней медленно, с оглядкой, но ему навстречу так никто и не попался.

Ваня и Петя спали, измотанные тяжелым днем.

Супруги Благовещенские тоже спали – завтра им предстоял не менее тяжелый день, а потому Виктор Николаевич активировал лекарский амулет – и они с супругой заснули быстро, легко и без сновидений. Часто таким пользоваться не рекомендуется, откат может пойти – кошмары сниться будут, просыпаться каждый час начнешь, но если раз или два в месяц практиковать сон без сновидений – хорошо работает.

Качественно.

Спали няньки.

Эти спали в принципе. Двое детей, мелких, подвижных шебутных, активных, у которых начался (и продолжается) выполз и выход…

Милые деточки выматывают хуже, чем восемь часов на укладке асфальта. Кто не верит – может сам попробовать.

Но асфальт – это вообще не трудность рядом с чадушками.

Дети способны измучить кого угодно. Что они и делают, весело и со вкусом. Так что няньки спали, и слыхом не слыхивали, как приоткрылась дверь в детскую.

Маша настаивала, чтобы пока дети жили в одной комнате. И под детскую была отведена громадная зала, в которой нашлось место и для двух кроваток, и для игрушек.

Рядом располагались ванная комната, гардеробная и комната нянечек. Кстати, те тоже спали, даже похрапывали в темноте. А что?

Дети спокойные, сытые, довольные… чего бодрствовать-то? Дня, что ли, мало?

Шуйский сделал шаг вперед.

Второй…

Вот и дети.

Спят в своих кроватках, похожих на большие ракушки с бортиками. Один постарше… с него и начать?

Да, определенно. А то заорет, пока Василий будет младшего вытаскивать, всех перебудит… няньки!

Если амулет сна без сновидений применить на бодрствующего человека – он уснет. А если на спящего? Он несколько часов проснуться не сможет, настолько у него будет глубокий сон. Не хуже снотворного получится.