собирает их.

Не жаль шелкопряду детей своих —

Порою оса похищает их.

Добру научите детей своих —

Подобными вам воспитайте их!

IV

Иль на трясогузку ты бросишь свой взор —

Она и поет, и летит на простор...

Вперед, что ни день, я все дальше иду,

Шаг с каждой луной ускоряй — всё не скор!

Пораньше вставай и попозже ложись —

Жизнь давшим тебе да не будешь в укор.

V

Вот птица порхает, что в тутах живет, —

Клюет она, с тока таская зерно...

О, горе вдовицам у нас и больным —

Им, сирым, в темницах страдать суждено.

Лишь с горстью зерна выхожу со двора

Гадать, как идти мне стезею добра.

VI

Будь мягок, почтенья исполнись к другим,

Как птицы, что сели на ветви дерев.

Мы, будто приблизясь к обрыву, стоим —

Будь чуток с другими и сдерживай гнев,

Будь так осторожен, как тот на пруду,

Кто первым проходит по тонкому льду.

Источник: "Шицзин", 1957, стр. 260

7. Вороны по воздуху крыльями бьют ("Вороны по воздуху крыльями бьют...")

I

Вороны по воздуху крыльями бьют —

Обратно к родным вылетают местам.

У всякого счастье свое и приют,

И только несчастлив и грустен я сам.

Грехи ли мои перед небом тяжки?

В какой перед ним я повинен вине? —

Но только исполнено сердце тоски,

Не знаю, что делать, несчастному, мне?

II

Большая дорога гладка и ровна,

Но пышной травой вся покрылась она.

И сердце тоскою разбито мое,

Поранено сердце, и горесть сильна,

Она превратила меня в старика,

В постели я только вздыхаю без сна...

О, сердца тоска и глубокая боль!

И вся голова моя точно больна.

III

Посажены были катальпа и тут —

А люди и нежат деревья, и чтут.

Я мог на отца лишь с надеждой взирать,

Была мне привычной опорою мать.

Мои волоса не от их ли волос,

Не я ль к материнскому чреву прирос?

О небо! Иль не было лучшего дня,

Чем тот, когда ты породила меня?

IV

На ивах зеленый, блестящий наряд,

И звонкое слышится пенье цикад;

И воды глубоки, над ними в тиши

Стоят тростники и густы камыши.

А я точно челн — по течению вод

Скользит он, не зная, куда приплывет!

О, сердца тоска и глубокая боль!

И сном мне забыться нельзя от забот.

V

Спокойно, спокойно ступая ногой

Свой бег умеряет нарочно олень;

Чтоб самок своих отыскать, поутру

Фазаны призывней кричат, что ни день.

А я, точно древо гнилое, стою,

Оно без ветвей увядает одно.

О, сердца тоска и глубокая боль!

Узнает ли кто, как страдало оно?

VI

Бегущего зайца мы видим, и то,

Бывает, кто-либо спасает его.

Коль труп незнакомый лежит у пути,

Кто-либо всегда погребает его!

Но черствое сердце теперь у царя,

И мой государь не смягчает его.

О, сердца тоска и глубокая боль!

И слезы текут, не смиряя его.

VII

Ты принял легко, государь, клевету,

Как будто заздравную чашу вина;

Меня не любя, на досуге своем

Не стал проверять ты, была ли вина.

Срубая, дай дереву крепкий упор,

Вдоль жил направляй, если колешь, топор —

Преступных оставил по воле ходить,

Лишь я без вины осужден на позор.

VIII

Что выше бывает, чем гор вышина?

Что глубже идет, чем ключа глубина?

Не будьте легки на словах, государь, —

Бывает, что уши имеет стена.

Пусть он не подходит к запруде моей,

Мою да не снимет он с рыбами сеть!

Тот, кто без вниманья оставил меня, —

Что будет со мною — не станет жалеть!

Примечания переводчика

Вороны по воздуху крыльями бьют — Царь Ю-ван лишил, как известно, своего старшего сына И-цзю прав на отчий престол в пользу Бо-фу — сына своей любимой наложницы Бао Сы Комментаторская традиция считает, что настоящая ода излагает жалобу царевича И-цзю на немилость его отца.

Посажены были катальпа и тут — // А люди и нежат деревья, и чтут — так как они были посажены для нас нашими предками.

Пусть он не подходит к запруде моей, // Мою да не снимет он с рыбами сеть — Имеется в виду, очевидно, лишение царевича царства незаконным наследником.

Источник: "Шицзин", 1957, стр. 262

8. Ода о клеветниках ("Высоко ты, небо, в величьи своем...")

I

Высоко ты, небо, в величьи своем;

Отец наш и мать — так мы небо зовем.

Не знаю на нас ни греха, ни вины,

А смуты в стране велики и сильны,

И небо великое в гневе на всех,

Смотрю на себя и не вижу, в чем грех;

А кары великого неба сильны...

Смотрю на себя и не вижу вины.

II

Не с ложью ли смута сплетясь разрослась,

Когда, государь, допустил ее ты?

И смута еще и еще разрослась,

Когда ты поверил речам клеветы!

Коль гневом ты встретил бы ложь, государь,

То сразу бы смута смирилась без сил;

Коль милостью истину встретил бы царь —

То сразу бы смуте предел положил.

III

Великие клятвы ты часто даешь,

А всё разрастаются смута и ложь.

Доверился людям, чье дело — разбой,

И яростней смута встает пред тобой.

Разбойничьи речи для слуха сладки,

А смута и ложь и сильны, и крепки.