Кроме того, из взаимодействия и противодействия этих групп в городе рождается представление города о самом себе, о своем политическом статусе и экономической функции. Самопонимание города, как и политическая культура, представляет собой конструкт, который проникает в мышление, действия и чувства, а потом начинает управлять ими как нечто само собой разумеющееся. С этими конструктами связаны ожидания, за которыми следуют соответствующие реакции. Если они в течение длительного времени остаются стабильными, то апелляция к ним становится в данной культуре чем-то само собой разумеющимся и рефлексия по ее поводу прекращается. А с помощью апелляции к тому, что само собой разумеется, стабилизируются стоящие за этим контексты действий, институты и структуры власти.

Политическая культура и самопонимание города сами по себе являются нематериальными ориентирами для касающихся города действий, мыслей и чувств, которые могут иметь в повседневной жизни вполне материальные последствия. С точки зрения подхода, интересующегося собственной логикой городов, эти ориентиры способствуют воспроизводству отношений власти в городе. Конструкты “политическая культура” и “самопонимание города” – это механизмы, с помощью которых запускаются процессы обратной связи.

Но существуют и иные механизмы, такие как структура застройки и облик города, – они имеют материальную природу и тоже должны рассматриваться как продукт структур власти. Ведь каждая из групп, обладающих властью, заявляет свои материальные притязания на территорию города, которые эти группы реализуют в постройках, домах, городских пространствах, церквях, борделях, заводах и т. д. В результате возникают особые пространственные констелляции и образы города, которые, в свою очередь, присутствуют в повседневной жизни горожан и могут структурировать их повседневность, но прежде всего здания и облик города символически демонстрируют жителям городские властные структуры в их овеществленной форме. Эти структуры могут требовать от людей того или иного специфического поведения, как например в церкви, в ратуше, на вилле предпринимателя, на рынке. При этом возникают определенные паттерны поведения, социальные отношения и атмосфера, которые обычно поддерживают отношения власти. Но все зависит от субъективных ощущений, потому что архитектурные структуры не детерминируют социальное действие, но могут делать те или иные действия и коммуникации возможными или невозможными. На примере процесса модернизации застройки во Франкфурте во второй половине XVIII в. я показала, в частности, как уничтожение герэмсов [Geräms – небольшая пристройка с фасадной стороны дома, через решетчатые окна которой жильцы общались с прохожими и соседями. – Прим. пер.] при перестройке старых фахверковых домов в представительные барочные бюргерские дома, замена обычных колодцев насосными колонками, а также более высокая чувствительность к запахам привели к тому, что женщины и женские виды деятельности были вытеснены из пространства улицы с его коммуникационными возможностями внутрь домов, а там – из передней части дома в заднюю (Rodenstein 2002).

С этой точки зрения снос зданий, перестройка или строительство новых всегда означают больше, чем просто архитектурное и функциональное изменение: это артефакты власти, они меняют или закрепляют то или иное существующее положение дел, которое воспринимается как само собой разумеющееся.

Поэтому исследование собственной логики направлено также и на этот материальный уровень функционирования городов, с которым индивидуальность города взаимосвязана в том, что касается его повседневной жизни, облика и создаваемой ими атмосферы. В настоящее время исследователи уделяют все больше внимания прежде всего конфликтам, касающимся облика городов, который визуально репрезентирует глобализацию (Rodenstein 2006), и атмосфере городов, “которая является их неотъемлемой частью и в определенном смысле их символизирует” (Hasse 2008: 204). Это повышенное внимание обусловлено воздействием атмосферы на то, чем в социологическом анализе так долго пренебрегали, а именно – на настроение и душевное состояние человека, которые, в свою очередь, проявляют себя в качестве потенциала, формирующего атмосферу города.

Ниже на основании этих критериев сравнения будут исследованы исторически сложившиеся непохожие друг на друга констелляции власти во Франкфурте и в Гамбурге – особенно отношения между политической и экономической властью, а также вытекающие из них последствия для регулировки границ в условиях политических и экономических кризисов. В результате возникают различные политические культуры, различное самопонимание городов и различные их облики и атмосферы, которые, будучи вместе взятыми, и составляют индивидуальность города.

Франкфурт и Гамбург были выбраны для сравнения по трем причинам. Во-первых, оба они были важными торговыми городами, имперскими городами и, наряду с Любеком и Бременом, вольными городами в составе Германского союза. Они и сегодня входят в число наиболее преуспевающих больших городов ФРГ, поэтому вопрос о различиях между ними может указать нам на индивидуальность каждого из этих двух городов. Во-вторых, благодаря сравнительно-историческому исследованию, проведенному Хельмутом Бёме (Böhme 1968)[130], в нашем распоряжении имеется большое количество материала и гипотез о Франкфурте и Гамбурге для анализа их с точки зрения собственной логики. В-третьих, я долго жила в этих двух городах и поэтому при их анализе чувствую себя увереннее, чем при анализе других, которые я знаю только с профессиональной точки зрения.

Географическое положение и заданные им природные условия – один из важных факторов, определяющих, чем город может стать, а чем нет. И Гамбург, и Франкфурт были торговыми городами, пережившими в XIII в. похожие фазы экономического расцвета. Однако причины расцвета были разные.

Гамбург был через Эльбу связан с Северным морем и располагался на периферии Священной Римской империи, а Франкфурт – в самой ее середине. Это несходство географического положения порождало разные проблемы регулирования границ и разные формы переплетения политической, экономической и социальной власти. Таким образом, исходные условия у городов были тоже разные.

После первых экономических успехов в обоих городах эти успехи были закреплены посредством привилегий, касавшихся границ. Так началось “рождение” Франкфурта и Гамбурга, или, точнее, их независимости.

В городе ярмарок вопросы регулирования границ выглядели совсем иначе, нежели в городе морской торговли, и это имело разные внутренние и внешние последствия.

Ярмарочная торговля означала, что франкфуртские купцы оставались на месте и могли ждать, но пребывали в постоянной зависимости от императора и соседей, потому что те могли в любое время затруднить доступ приезжих купцов к городу. Следовательно, было необходимо тесное сотрудничество с императором и соседями, чтобы обеспечить проезд торговцев на ярмарки через чужие земли (Moraw 1994: 107). Видное положение Франкфурта было достигнуто им не самостоятельно, а в конечном счете благодаря императорской поддержке (Böhme 1968: 33).