Гамбургские же купцы должны были сами заботиться о том, чтобы их торговым плаваниям за море ничто не мешало, так как император был от них далеко. Поэтому купцы сами становились дипломатами, политиками и военачальниками, не попадая в зависимость от императора. В деле достижения независимости города, его господства над Эльбой, обеспечения надежного сообщения с Любеком – крупным и важным городом, которому Гамбург служил воротами в Северное море, – значительную роль играла вся коммуна, без помощи которой купцы не могли бы добиться успеха. Это различие исходных условий, определявшееся характером торговли и проблемами безопасности границ для ее обеспечения, сказалось в том, какая политическая власть установилась в том и в другом городе.

В Гамбурге политическая власть не была полностью в руках Совета: ему приходилось делиться ею. В отличие от Франкфурта, политическая система в Гамбурге, закрепленная уже в первом своде городского права (1270 г.), основывалась на воле к консенсусу между Советом и коммуной[131]. Совет и коммуну следует рассматривать как два органа политической власти Гамбурга, которые должны договариваться и контролировать друг друга. Эта система становится предметом многих конфликтов и часто ставится под вопрос, но потом каждый раз закрепляется вновь – последний раз в 1712 г.

Поскольку имелись эти два органа политической власти и поскольку купцам часто приходилось надолго отлучаться из Гамбурга, здесь не сформировался патрициат (Böhme 1968: 44). Патрициат – это круг богатых и давно живущих в городе семей, который имеет тесные и постоянные связи со сферой власти (Hansert 2000: 13). В Гамбурге, таким образом, власть общественная и экономическая не были столь тесно переплетены с политической, как во Франкфурте.

Из оседлых франкфуртских купцов и банкиров в XIII–XIV вв. образовался патрициат. Коммуна вместе с цехами занимала в Совете только одну скамью против двух наследственных скамей патрициев, которые поэтому всегда могли рассчитывать на большинство при голосованиях. В 1377 г. Совет, в котором главную роль играли старинные богатые семейства крупных купцов и землевладельцев, окончательно подчинил своей власти цехи, которые до того принимали в свои ряды (и, соответственно, в город) людей извне, не имевших права гражданства, и осуществляли собственное судопроизводство (Bothe 1913: 128ff.). Так патрицианский Совет обрел монополию на регулирование границ города и надолго закрепил политическое господство патрициев и их экономических интересов, хотя до некоторой степени коммуна и продолжала участвовать в управлении Франкфуртом. Политическая, экономическая и социальная власть были объединены в руках одной группы. Кроме того, социальная мобильность, приводившая к вхождению в патрициат, была невелика.

В то время как во Франкфурте круг патрициев оставался относительно замкнутым, характерной чертой Гамбурга было то, что иммигранты имели возможности для восходящей социальной мобильности. До XVII в. в ганзейских городах доля иммигрантов среди полноправных представителей коммуны превышала долю местных уроженцев. “Если это так, то становится понятнее, почему так много лиц, вновь принятых в гражданство, смогли подняться до высших должностей в городе”, – пишет Долленже (Dollinger 1966) и указывает на тот факт, что из четырех бургомистров Гамбурга, занимавших этот пост в 1490 г., ни один не был ни уроженцем города, ни сыном гамбургского гражданина (Dollinger 1966: 173). Во Франкфурте дело обстояло иначе: здесь бургомистры всегда происходили из “группы знатных и богатых семей – патрициев” (Jahns 1991: 156).

Это сравнение исходных условий развития двух городов в Средневековье показывает, что в зависимости от географического положения, от связанных с ним экономических условий и характера коммерческой деятельности, очевидно, формировались и различные формы политического господства, и различная плотность переплетения политики и экономики, и, соответственно, разная политическая культура.

Если в Гамбурге – грубо говоря – сумели реализовать модель городской власти, построенную на консенсусе между Советом и горожанами, то во Франкфурте мы наблюдаем модель доминирования Совета над коммуной.

Значительно различалось и самопонимание этих двух торговых городов. Во Франкфурте оно покоилось на двух столпах: во-первых, будучи местом избрания и коронации императоров, он по своему политическому статусу стоял выше остальных многочисленных имперских городов; во-вторых, будучи городом ярмарочным, он зависел от властей окрестных территориальных государств, которые могли помешать доступу купцов на ярмарку. Самопонимание Гамбурга было сосредоточено на порте, через который шла торговля по морю и по суше. Политически более независимый, чем Франкфурт, Гамбург был членом Ганзы – ассоциации немецких купцов, имевшей привилегии в других странах, – но, в отличие от других ганзейских городов, закатом Ганзы он не был серьезно ослаблен.

Различия в исходных условиях предопределили и различные условия для дальнейшего развития Франкфурта и Гамбурга, которые теперь будут поочередно рассмотрены.

Если мы посмотрим на дальнейшее историческое развитие Франкфурта, то увидим, что в связи с той моделью неравного распределения власти, которая была характерна для его политического строя, экономические интересы крупного купечества были подчинены политической власти. Это легко объясняется, поскольку сначала политическая власть была в руках патрициата – группы, которая обладала и экономической властью в городе. Одна и та же группа сосредоточила у себя политическую, экономическую и социальную власть. Поэтому Совет, состоящий на две трети из представителей патрициев, руководил коммерческими делами с помощью своих комиссий и должностей, на которые он назначал людей по своему усмотрению (Böhme 1968: 106). У экономических сил не имелось никаких собственных институтов, которые осуществляли бы собственное регулирование границы. Эта констелляция власти, основанная на доминировании патрициата, не менялась со временем, а неоднократно поддерживалась извне, императором. После того, как экономически активный слой патрициата в XV–XVI вв. почти полностью удалился от коммерческой деятельности и стал жить на проценты со своих капиталов, он по-прежнему доминировал в Совете. Теперь общественная и политическая власти стали одним целым и не допускали новые группы, представлявшие экономическую власть, до политического господства. Эта общественная власть – патрициат, опиравшийся на свое давно приобретенное богатство и земельные владения, – была организационно объединена в две аристократические корпорации, которые имели наследственное право на членство в Совете. Поскольку ярмарочная торговля пошла на убыль, после Тридцатилетней войны во Франкфурте радушно принимали состоятельных беженцев – реформатов, католиков и лютеран, купцов, менял и ремесленников. Границы были для них открыты. Однако Совет не допускал, чтобы они (за исключением лютеран) становились полноправными гражданами. Право гражданства использовалось в интересах сохранения власти патрициев.