— Трамваи уже не ходят, тебе придется у нас переночевать, — заметил Драммонд.

— Трамваи ходят. Я их слышу, — вмешалась Джанет.

— А язык придержать ты не можешь? — свирепо огрызнулся Драммонд. — Не понимаю, как я тебя терплю… Ты — экстракт всего… всего… Дункан! Ты ведь не позволишь этой женщине выставить себя из моего дома?

— Нет, не позволю. Я иду домой, в постель. Спокойной ночи.

Драммонд пошел за Toy следом:

— Давай разберемся здраво, Дункан. Зачем тебе идти в постель?

— Спать.

Драммонд выпрямился, скрестил руки на груди и, сдвинув брови на переносице, тихо и твердо проговорил:

— Я заявляю тебе, Дункан: из этой двери ты не выйдешь.

— Еще чего! Слушай, тебе не поздоровится, если ты начнешь командовать, — сказал Toy, но, не двигаясь дальше, жалобно протянул: — Это почему же я отсюда не выйду?

— Потому что потому, — отрезал Драммонд, вталкивая его обратно в кухню.

— Я уступчив, — сказал Toy, садясь в кресло у огня. — Нет, черт подери! — Он тут же вскочил с места. — Да с какой стати мной будут распоряжаться — хоть ты, хоть кто? Спокойной ночи.

— Джанет, скажи ему, чтобы он остался! — приказал Драммонд. — Втолкуй ему, что глупо тащиться в Риддри на ночь глядя.

— Думаю, тебе лучше остаться, Дункан, — отозвалась Джанет.

— Ну хорошо, если вас не переубедишь… — Toy снова устроился в кресле.

Впервые после напрасного ожидания Джун он почувствовал себя легко и раскрепощено.

Toy рисовал, Драммонд писал маслом; они болтали и перебрасывались шуточками, подолгу хихикая. Пока Джанет готовила чай, оба впадали в апатию. С каждым штрихом рука Toy обретала большую свободу, комната изображалась все детальнее. Тело Джанет словно излучало свет, проясняло окружающую обстановку и объединяло тесно нагроможденную мебель, Драммонда за работой у буфета, дремлющего за книгой мистера Драммонда, даже хлебные крошки на столе некоей причудливой гармоничной связью. Под пристальным взглядом Toy Джанет держалась по-прежнему непринужденно. Порой глаза их встречались, и тогда Джанет украдкой бросала робкий взгляд на Драммонда.

— Ты цветок под ногой, Джанет, — сказал Toy.

— О чем ты, Дункан?

— Ты прекрасна, но оставлена без внимания, а волосы у тебя всклокочены.

— Не потакай ей, — угрюмо вмешался Драммонд. — Ты что, не понимаешь, что она это нарочно? Ей, наверное, хочется внушить сокурсницам, что я ее бью.

— Почему ты всегда меня оскорбляешь? — спросила Джанет.

— Почему я?.. А почему ты всегда меня оскорбляешь? Глупо! — проговорил Драммонд скорее добродушно: он рассматривал свою картину, на которой оставил только один шар. — Ну и как? — обратился он к Дункану.

— Хорошо. Но, по-моему, с несколькими шарами было бы лучше.

Нахмурившись, Драммонд извлек из ящика комода пилку и отпилил часть холста с изображением бильярдного стола. Поместив автопортрет на каминную полку, он опять спросил:

— Ну как, Дункан, на этот раз?

— Законченней, но жалко трудов.

Драммонд сказал:

— Завари чаю, Джанет.

Он достал из-под буфета небольшую позолоченную рамку, смерил ее, отпилил от портрета голову и вставил картину в рамку. Потом повесил холст на стену, отступил назад и, скрестив руки на груди и склонив голову набок, пристально в него всмотрелся:

— Законченней, говоришь? Да, Дункан, ты прав, теперь портрет законченней. Что ж, я собой доволен, неплохо нынче поработал.

— Чушь, сплошная чушь! — фыркнул мистер Драммонд с кровати.

— Да, нынче я неплохо поработал, — взяв чашку чая у Джанет, подтвердил Драммонд.

Темнота за окном начала бледнеть, и в небе за выступами обшарпанной церквушки разлился слабый розовый свет. Драммонд поднял раму, и в комнату потянуло прохладой. Над серыми крышами домов слева вздымался ложноготический шпиль университета, далее простирались холмы Килпатрика, местами поросшие лесом, а вдали за восточным склоном четко вырисовывалась вершина Бен-Ломонда. Toy показалась занятной мысль, что человек, стоя на этой вершине над глубокими озерами, окруженной горными пиками, через подзорную трубу может разглядеть в дымке окно вот этой самой кухни. Тусклое небо раскололось на айсберги облаков с ослепительно-серебряной полоской между ними. Мистер Драммонд, откинувшись на подушку, храпел с открытым ртом.

— Молочная скоро откроется, — сказал Драммонд. — Джанет, вот тебе полукрона. Пойди купи что-нибудь повкуснее на завтрак. Мы с Дунканом будем ложиться.

Toy и Драммонд перешли в комнату с раскрытым диваном посередине. Раздевшись до белья и сняв носки, они забрались под грубые одеяла. Слышно было, как Джанет вернулась; повозившись на кухне, она вошла к ним с тремя тарелками, на которых лежали тушеные груши со сливками. Присев на край постели, она съела свою порцию, а потом завернулась в пальто защитного цвета и легла поперек их ног с котом, свернувшимся в клубок у нее на животе.

— Дома я сейчас бы уже вставал, если бы… — Вдруг в голове у Toy мелькнул женский образ — но не Джун Хейг, а Марджори. Вообразив, как ее груди трепещут от прикосновения умелых рук, он вскочил: — Джанет! Ты ведь подруга Марджори. Скажи, она крутит с кем-нибудь любовь или нет?

— Не думаю, Дункан.

— Тогда что с ней неладно? Что с ней неладно?

— Мне кажется, ей просто слишком хорошо дома, Дункан. Она счастлива быть вместе с отцом и матерью.

— Понимаю. Она влюблена в родителей. Не желая учиться быть взрослой и учить тем самым меня становиться взрослым она наслаждается домашним уютом. О Боже, если только Ты существуешь, покарай ее, покарай! Господи, пусть она не найдет утешения нигде, кроме меня; пускай жизнь терзает ее так, как терзает она меня. О Эйткен! Эйткен! Как смеет она быть счастливой без меня?

Toy упал навзничь, уставившись в потолок. Драммонд горько заметил:

— Мне понятны твои чувства, Дункан.

— На тот случай, если ты не в курсе, Дункан, — насмешливо заговорила Джанет, — он имеет в виду Молли… ой!

Драммонд лягнул ее под одеялом в подбородок. Джанет закрыла лицо руками и тихо расплакалась. Все трое замолкли, мучительно раздумывая каждый о своем, пока мало-помалу не задремали.

Toy приснилось, будто он неуклюже прелюбодействует с Марджори, которая стоит недвижно, вытянувшись наподобие кариатиды. Он оседлал ее бедра и висел над землей, стиснув их коленями и вцепившись в них руками. Холодное неподатливое тело поначалу оставалось безответным, затем постепенно стало раскачиваться. По телу Toy прошло слабое ощущение неразделенного торжества.

Toy проснулся поздно. Медленно высвободил ноги из-под Джанет, стараясь ее не потревожить, направился в кухню, захватив с собой одежду, умылся над раковиной, оделся, дал воды и сыра мышам в ящике и скатал в трубку рисунки, сделанные накануне. По дороге к выходу заглянул в спальню. Джанет уже не лежала в изножье кровати, под одеялами что-то шевелилось. Во дворе Toy встретил мистера Драммонда, который возвращался из отеля: высокий, в очках и плоской шапочке, в плаще, распахнутом поверх спецовки.