А Владимир и Добрыня в это же время занялись более серьезным неприятелем, Волжской Болгарией. Она отхватила у русских огромную территорию. Так же, как раньше хазары брали дань с мерян, муромы, мещеряков, теперь их место заняли болгары. Торговали полученными мехами, добывали в подвластных племенах невольников и невольниц, продавая их в страны Востока. Великий князь повел на Болгарию большую рать, и на ладьях, и конную. Сражения развернулись на Оке, на Волге. Победа осталась за русскими.

Летопись рассказывает – Добрыня указал князю, что пленные в сапогах, и посоветовал: «Они не захотят быть нашими данниками, пойдем лучше искать лапотников». Конечно, это народная байка. Славяне, кстати, не были в те времена лапотниками, археология доказывает, что они тоже носили сапоги. Лапти обували финские народы. Но дело было совсем не в обуви. Волжская Болгария лежала слишком далеко от Киева и слишком отличалась от Руси. Она поддерживала связи с Персией, Средней Азией, переняла мусульманскую культуру. Ее можно было разгромить, но удержать все равно не получилось бы. Поэтому болгар вышибли за Волгу и заключили мир – с условием, чтобы больше не совались в чужие владения.

Утвердив западные и восточные рубежи своей державы, Владимир обратился на юг. Он достроил и усилил крепость Белую Вежу на Дону. А дальше, как сообщал Иаков Мних, «на козары шед, победи и дань на них возложи». Великий князь пожаловал на Тамань и довершил подвиг Святослава. Раздавил ожившую было Хазарию, овладел городами, принадлежавшими отцу. Город Таматарха стал русской Тмутараканью, Самкерц – Корчевом. Но прорыв Руси на море не мог обойтись без конфликта с Византией.

Цимисхий к этому времени уже умер. Точнее, помогли умереть. Он ведь числился опекуном при детях Феофано Василии II и Константине. Когда они выросли, стали соображать, что без «соправителя», подмявшего их, лучше бы обойтись. Да и Феофано изнывала в монастыре, мечтала вырваться. При дворе у нее остались доброжелатели, и Цимисхия отравили [57]. Царями-соправителями провозгласили Василия и Константина. Но политика империи в отношении Киева осталась неизменной – не позволять русским усиливаться. Пока княжил Ярополк, разваливший государство, Константинополь его поддерживал, обеспечивал дружбу с печенегами. Сейчас греки забили тревогу. Правда, Византия была занята войнами с немцами и болгарским царем Самуилом. Но против русских имелось старое, уже испытанное средство – на них напустили печенегов. Начались набеги из степи, заполыхали славянские деревни.

Что ж, Владимир быстро разобрался, кто ему пакостит. В долгу он не остался. Заключил союзы с Германией и Западной Болгарией, в 985 и 986 гг. русские войска и морские эскадры приходили на подмогу Самуилу [144]. Совместными силами греков жестоко разгромили в битве при Сардике (Средце). Политические связи скреплялись браками. О Владимире уже шла по Европе такая громкая слава, и союзы с ним ценились настолько высоко, что христианские монархи безоговорочно соглашались выдать своих родственниц за язычника, а христианские принцессы были готовы преступить через приличия, в которых их воспитывали, пополнять число жен Владимира и делить его с другими женщинами. Кроме Рогнеды и вдовы брата, у князя появились новые супруги – внучка германского императора Мальфрида, чешка Адель, норвежка Олова, болгарка Милица [134].

Но государь и сам давно задумывался о вере. С детства ему внушали разные представления, бабушка говорила одно, отец другое, новгородцы третье, варяги четвертое. Уже в 15-летнем возрасте, в Новгороде, он провел свою первую религиозную реформу. В здешних краях соединились несколько племен, но они все еще жили по собственным обычаям. Финны-нарова поклонялись своему водяному божеству, славяне называли его «ящером». Чтобы оно было благосклонно к людям, каждый год по весне топили девушку. Юному Владимиру такое использование девушек показалось совсем неправильным. Накануне войны с Ярополком он не побоялся запретить традицию финнов, разрушил капище, а на его месте поставил славянского Перуна, покровителя воинов [114].

Когда князь и ополчение Северной Руси заняли Киев, духовные проблемы еще больше запутались. Свенельд и Ярополк заискивали перед Константинополем. Кроме духовников княгини, на Русь потянулись другие греческие священники, им покровительствовали, позволяли распространять свое влияние. В роли дипломатов императора тоже часто выступали священнослужители, они приезжали для переговоров, обхаживали и склоняли к сотрудничеству киевскую знать. Русичи имели представление и о том, что византийцы крепко приложили руку к гибели Святослава. Избавившись от ненавистных правителей, народ заодно отмел все, что было с ними связано. Выгнал греков, и от христианства метнулся в обратную сторону. Славили старых богов. Владимир восстановил центральное капище, упраздненное св. Ольгой. Верили, что некоторые из богов особо помогли в победе, и князь отблагодарил их, велел изготовить их идолов – Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Семаргла, Мокошь.

Возобновились и человеческие жертвоприношения. Хотя к этим обрядам сам князь непосредственного отношения не имел. Он же почти и не бывал в столице! Постоянно находился в седле, едва вернувшись с одной войны, отправлялся на другую. Но во все времена существуют любители выслужиться. Рвение проявила киевская верхушка, «градские бояре и старцы» [58, 107]. У них-то рыльце было в пушку. Не они ли помогли Свенельду осуществить переворот? Не оказали помощи Святославу? Стелились перед Ярополком и его окружением? А теперь из кожи вон лезли, демонстрировали преданность новому князю и его идолам. Готовы были и деньги выложить, купить богам подходящего пленника, и даже «приводяху сыны своя и дщери и жряху бесом». Чем не пожертвуешь ради карьеры! Все равно семьи были большими, от многих жен получалось много детей, а отдашь сына или дочку – глядишь, оценят. «И осквернися кровьми земля Руська».

Узнав об успехах Владимира в Прибалтике, столичные «бояре и старцы» решили подольститься и отметить их очередным жертвоприношением. Постановили кинуть жребий на киевских юношей и девушек. Но в этот раз вышла накладка. Жребий выпал на молодого крещеного варяга Иоанна. Отец-христианин Феодор отказался его выдать. Бояре к князю даже не обращались, сами на вече взбудоражили толпу и повели добывать жертву. Феодор сына так и не уступил, стойко оборонялся. Разъяренные киевляне «разметали» его двор, убили и отца, и сына, дом раскатали по бревнышкам. Святые Феодор и Иоанн стали первыми и последними мучениками языческой Руси. Но беспорядки в Киеве никак не могли понравиться Владимиру. Пришлось посылать дружинников, усмирять разбушевавшихся горожан, и больше подобных безобразий не повторялось.

Князь был уже не мальчиком, которому навязывали чужие мнения. Он был уже и не юношей, которого могли увлечь языческие телесные соблазны. В походах он возмужал, сам оценивал окружающее, и отчетливо осознавал – творится не то… Он размышлял и о будущем Руси. Владимир вновь собрал ее под своей властью. Племена повиновались, служили ему, платили подати. Но они оставались разными. Отделяли себя друг от друга, помнили о различном происхождении, поддерживали особые традиции. Уже сколько раз распадалась Русская держава? После смерти Гостомысла, Вещего Олега, Святослава… Чтобы сплотить Русь и спаять воедино, общей власти было недостаточно. Для этого требовалось нечто большее. Общие ценности, общее мировоззрение. Вера…