Подрастая, все больше тянулся к взрослым парням, кого уважали и боялись не только во дворе, а и во всем городе. Ему хотелось хоть этим отличаться от сверстников. Потому он рано познал вкус спиртного.

Но крутые, возле которых вертелся пацан, знали свою меру и никогда не перебирали, не падали с ног. Держались достойно и долго не замечали Мишку. Парнишку это злило. И чтоб доказать им, что он уже не пацан, а вполне взрослый парень, выпил на их глазах полбутылки водки одним духом, а вместо того, чтоб закусить, закурил…

Крутые, может, и не обратили б внимания на него. Но Мишка на половине сигареты вдруг упал навзничь. Его приволокли домой. Отец, вернувшись с работы и узнав о случившемся, решил поговорить с сыном по-мужски. Взяв ремень, вошел в комнату, увидел мертвенно-бледное лицо, воспаленные губы, мокрую от пота или слез подушку. Мишке было плохо. Куда уж бить? Успеть бы спасти! Применил суровое лечение — полную промывку кишечника и желудка.

Мишка с непривычки отравился водкой. И не приди отец вовремя, кто знает, чем бы все закончилось? Он сам не мог идти к постели. Ноги закручивались в колеса.

Отец принес его в комнату, решив на время отложить разговор с сыном. Но не успел… Помешал Чернобыль. Отца сорвали среди ночи. Он и сам тогда не все понял. И по приказу уехал из города. Куда и зачем, семья не знала.

Мишка уже поступал в политехнический институт. Отец, уезжая, только и успел сказать, чтоб в институте был человеком и не позорил фамилию и честь семьи.

— Приеду, за все спрошу! — пообещал, садясь в машину.

Мишка тогда вздохнул: «Гроза миновала…»

Дома, пока отца не было, никто не обращал на парня внимания. Он жил так, как ему хотелось, посещал лекции, иногда пропускал их, зная, что, в случае чего, отец всегда вытащит его из любой неприятности. Посвящать всю жизнь занятиям в институте Мишка не собирался. Он уже встречался с девчонками. Средь них были всякие: бывшие одноклассницы, однокурсницы, девчонки с улицы.

Нравились ли они ему, сказать трудно. Ни за одной особо не ухаживал. Они охотно соглашались провести с ним вечер. Сначала он водил их в бар или кафе, потом в парк на скамейку, там целовались, а после… Впрочем, не все ему поддавались. Случалось, за наглую смелость получал по морде, а недавняя подружка вскакивала со скамейки и, оттолкнув парня, убегала по аллее, одергивая на ходу юбчонку или подол платья. В другой раз ни одна из них не соглашалась встретиться с ним, считая Мишку козлом и хамом.

Парни, его ровесники, уже побывали в притоне и частенько рассказывали о своих похождениях, делились впечатлениями:

— Да куда нашим зацикленным телкам до путанок?! Вот эти знают толк в сексе! Ночь как одна минута пролетела! Свою пока уломаешь, уже утро. Кайфа тоже не получишь. К тому ж и последствия непредсказуемы. Зато в притоне никто никому ничем не обязан. Заплатил свое, и вперед. Вскочил с нее, отряхнул колени и забыл имя. Назавтра можешь с ней не здороваться.

— Путанки тоже разные бывают. Тут на какую нарвешься. Я в прошлый раз завис на одной. Ну и баба! Ни на секунду не отдохнул. Всего в поту искупала!

— А мне такая ласковая попалась! Я и в другой раз к ней пойду! Вот это женщина! Никто не сравнится! Если б моя жена хоть наполовину была б похожа, никогда ей не изменял бы! С такой себя человеком чувствуешь, а не жеребцом.

— Кто ж такая? Как ее зовут?

— Леля! Она давно в притоне. Во всяком случае, не первый год. Но пробиться к ней непросто. Мужики туда в очереди стоят. Только ее хотят. Оно и понятно. Я об этой женщине там и узнал. Ну очень ею все довольны. Я тоже.

Мишка слушал затаив дыхание.

— Ты, прежде чем к ней идти, дерябни чего-нибудь. Ну, винишка иль водки бухни! Как мужик мужику тебе советую. Азарта будет больше. Да и себя и ее ублажишь…

Мишка сделал все как советовали и опозорился. Выпил стакан коньяку и свалился… Лелька не пощадила его. Обозвав, осрамив Мишку не только при путанках, а и клиентах, указала ему на дверь, какую сама за ним закрыла, бросив вслед презрительное:

— Вонючий ишак! Алкаш!

Парень кипел от злости. Он пришел в притон на следующий день, но Лелька оказалась занята. Мишка решил дождаться, но счастливый клиент остался у нее на ночь. Не повезло ему и в другие дни. Лишь через месяц, попав в притон, потребовал Лельку. Но та, увидев его, узнала и закрыла перед ним дверь своей комнаты, наотрез отказалась принять.

Она терпеть не могла пьяных клиентов и всегда таких прогоняла. Мишка был не первым и не последним гостем, выставленным ею за дверь.

Прорваться к ней помимо желания Лельки — не получалось. Эта девка была на особом счету в борделе, и ее никто не мог заставить принять кого она не хотела.

Пока Мишка спорил с бандершей из-за Лельки, к той уже заявились двое и, смеясь над Мишкой, закрылись с Лелькой в комнате.

Это уже было слишком. Парень мог смириться со многим, но ударов по самолюбию не прощал никому. И тогда задумал поиметь именно эту бабу любым путем, даже помимо ее воли — насильно.

Мишка теперь часто околачивался у притона. Зная, что девка иногда бывает на вызовах у клиентов на дому, караулил. Но ее отвозили и привозили в машине.

Вызвать к себе домой не мог. Как раз в это время вернулся из Чернобыля отец. Он приехал ночью, позвонил в дверь. Мать вышла открыть ему и в ужасе отпрянула, не узнав мужа. Вместо красавца мужика, уехавшего в командировку, перед ней стоял худой лысый старик с землисто-серым лицом, с дрожащими руками. На нее смотрели запавшие глаза, осип даже голос. Морщинистая шея пугала. Муж стал похож на старую потрепанную куклу, сбежавшую с помойки. Одежда на нем болталась как на пугале.

Отец робко перешагнул порог, споткнулся о кроссовки сына, упал, ударился головой о стену и, едва сдерживая слезы, встал не без труда.

— Ну, здравствуйте! — сказал чужим, хриплым голосом и, оглядевшись, добавил: — Вот я и вернулся…

Мать впервые заголосила:

— Что с тобой стряслось? Отчего вернулся непохожим на себя?

— Я вернулся. Не всем так повезло! — отмахнулся ослабшей рукой и тут же лег на диван.

Его невозможно стало поднять, уговорить принять ванну или поесть. Он не хотел вставать и подолгу спал или лежал на диване, отвернувшись ото всех. В спальню даже не входил. Ни жизнью семьи, ни учебой сына не интересовался. О своей работе и жизни на Припяти — молчал, лишь тихие слезы невольно текли из огромных усталых глаз.

— Пап! Ты меня хоть изредка вспоминал? Почему не звонил нам ни разу? — спросил его Мишка.

Отец виновато моргнул.

— Некогда было, сынок! — ответил сипло.

— Неужели не скучал по нам?

— Еще как! Но я военный. А ты старайся им не стать! — Откашлялся кровью в платок и добавил, опустив голову: — Мы тебя для жизни родили. Береги себя. Никакие погоны и звезды не стоят твоего здоровья и жизни. Понял, Мишанька? Лучше быть живым дворником, чем мертвым генералом…