В июне 1988 года я столкнулась с Ричардом на званом вечере в Западном Сиэтле и спросила его об апелляции по делу Бриггса. Когда он ожидает решения суда?

— Во всяком случае, не раньше чем через полгода, — ответил тот. — А Тайрон тем временем опять в тюрьме. Он был выпущен под залог в ожидании апелляции, но судья использовал какой-то мелкий предлог, чтобы швырнуть его обратно в тюрьму округа Кинг до вынесения судом решения по апелляции. Каждый раз, проезжая мимо тюрьмы, я думаю, что в ней заперт Тайрон, и испытываю тяжелое чувство.

— Вы действительно верите, что он невиновен? — спросила я.

— Это больше чем уверенность, это убежденность, — сказал Ричард. — Невыносимо, совершенно невыносимо знать, что Тайрон невиновен, но присяжные признали его виновным, и его могут надолго посадить в тюрьму. Сейчас самое важное дело в моей жизни — это добиться освобождения Тайрона, но я ничего не могу сделать, кроме как ждать и молиться, чтобы Апелляционный суд посмотрел на это дело так же, как и мы. Я уверен, что так и будет, я никогда еще не был в этом так уверен. Но это ожидание — просто пытка.

* * *

Прошло еще шесть месяцев. В середине марта 1989 года я получила письмо от Джоан Спенсер:

Я прочитала это письмо дважды, почти не веря своей удаче. Более десяти лет я исследовала деятельность присяжных в надежде понять, как они работают, представить себе ход их мыслей и весь процесс принятия решения. Начиная с 1985 года я работала консультантом в Американской ассоциации юристов (ABA) в части изучения восприятия присяжными увиденного и услышанного, анализа и осмысления данных об их функциях и о том, насколько успешно они справляются с разногласиями в трудных для понимания делах. Но основная проблема в этой и в других попытках анализировать деятельность присяжных состоит в том, что, согласно федеральному закону, запись, прослушивание или ведение наблюдения за присяжными в процессе обсуждения дела или голосования является преступлением и карается штрафом или тюремным заключением.

Кроме того, чаще всего присяжным не нравится, когда к ним пристают с аналитическими вопросами и расспросами о деталях: они исполнили свой долг и хотели бы выбросить все это из головы.

Никогда не забуду комментарий присяжного к одному сложному делу: «Быть присяжным — страшное дело. Я не умен и не образован, и я не знаю, правильно ли давать такому человеку, как я, право кого-то судить. Это было ужасно. Мне приходилось напряженно думать, как никогда прежде. Мне пришлось постараться понять смысл таких слов, как правосудие и истина, и…»

Но сейчас у меня в руках было письмо от присяжной заседательницы, которая выполняла свои обязанности в ходе сложного уголовного процесса и теперь нуждалась в моей помощи. Если бы я могла поговорить с ней и узнать ход ее размышлений относительно дела Тайрона Бриггса, я за несколько часов узнала бы больше, чем в ходе формального исследования деятельности незаинтересованных присяжных в течение нескольких месяцев упорной работы.

Но чего хотела от меня Джоан Спенсер? На двух предыдущих слушаниях меня как эксперта-свидетеля не допустили к даче показаний. Если Апелляционный суд не признает, что суд первой инстанции допустил ошибку, не разрешив мне дать показания, на практике это будет означать, что мне и впредь не будет позволено выступать с показаниями в будущих судебных разбирательствах. Может быть, Джоан Спенсер просто хотела задать мне какие-то вопросы? Возможно, она думала, что я смогу использовать свои связи, позвонить кому-то, плеснуть бензина в пламя, которое она пытается разжечь. Или, может быть, ей просто хотелось, чтобы я оказалась на ее стороне и, как и она, поверила в невиновность Тайрона Бриггса.

Я набрала номер, и через десять минут на 11:30 следующего дня был намечен наш совместный ланч с бывшим присяжным заседателем Джоан Спенсер.

* * *

Стоял ветреный мартовский день, все небо было в грозных облаках, тяжело свисавших вниз клочьями ваты грязного чернильного цвета. Перед простеньким сооружением городского яхт-клуба, расположенного на пятачке между озером Юнион и озером Вашингтон, рядом с кампусом Вашингтонского университета, были пришвартованы сотни яхт. Резкий лязг снастей на двенадцатиметровых алюминиевых мачтах, скрип выбираемых фалов толщиной в крепкую мужскую руку — все это просто оглушало.

Джоан Спенсер ждала меня в холле. Ростом она была чуть выше полутора метров, возраст за пятьдесят, энергичная, со звучным ровным голосом. Одета была в костюм шоколадного цвета и бежевую атласную блузку, темные узорчатые чулки и бежево-коричневые туфли на каблуках. Официантка усадила нас за столик около окна, и мы несколько минут поговорили о погоде, ветре и о чудесном виде за окном. Потом Джоан достала из своей большой кожаной сумки увесистую стопку бумаг и положила ее на стол рядом с масленкой.

— Вот, вкратце, — сказала она, похлопывая по документам. — Это наш шанс на спасение. Последняя попытка добиться справедливости. Честно говоря, у меня такое ощущение, что я сейчас набрала 911 и взываю о помощи. И продолжаю взывать в надежде, что кто-нибудь меня услышит.

Я слегка приподняла брови и опять призадумалась: чего же она от меня ожидает, как я могу ей помочь?

— Я просто хочу, чтобы люди знали факты, — сказала она. — Давайте начнем с начала, с первого судебного разбирательства. Я никогда не забуду то жуткое ощущение, когда обвинитель назвал Тайрона Бриггса «нападавшим из Харборвью». У меня дрожь прошла по спине от мысли, что я сижу в одном помещении с тем, на чьей совести эти страшные нападения. Однако я очень серьезно отношусь к обязанностям присяжного, и напомнила сама себе о наказе судьи никогда не делать поспешных выводов и не принимать решений, пока не узнаешь все факты. Судья позволил нам делать конспекты, и мои записи были весьма пространными.

Джоан отпила из своего стакана, оставив на бортике след помады цвета мякоти лосося.

— Не принимай решений, пока не услышишь все доводы, — так учил нас судья. — Знаете, у меня было такое странное ощущение, когда он сказал, что все это совершил именно тот человек. Для меня это выглядело вполне убедительно — ведь все потерпевшие указали на него. Ну да, он выглядел вполне безобидным, но потом я вспомнила о Теде Банди, который тоже выглядел довольно безобидным.