Но Климент VII уже успел переговорить с Франциском I и заручиться его благожелательным отношением к плану, так что, когда Карл V обнаружил, что его переиграли, менять что-либо было поздно. В октябре 1533 года тщедушная бледнолицая четырнадцатилетняя Екатерина отплыла из Тосканы на юг Франции. Климент VII лично отправился в Марсель, чтобы провести свадебную церемонию, и Екатерина де Медичи, герцогиня Урбино, официально стала женой второго сына Франциска I, Генриха де Валуа, герцога Орлеанского.

Свадьба была обставлена должным образом, у невесты было не менее двенадцати фрейлин, а вслед за бракосочетанием в течение девяти дней проходили пышные застолья и балы-маскарады. Как того требует традиция, платила за все семья невесты, так что Клименту VII пришлось ввести новые принудительные налоги во Флоренции и Риме. На новоиспеченного свекра Франциска I особое впечатление произвел подарок в виде оправленного в серебро и украшенного фамильным гербом папы ларца с двадцатью четырьмя хрустальными панелями, каждая с росписью на библейский сюжет. По такому судьбоносному случаю — вхождению Медичи в одну из главных королевских семей Европы — они проявили свою легендарную щедрость. Лоренцо Великолепный, предпринявший первые шаги к наступлению этого торжественного момента, мог гордиться своим любимым племянником.

Но тот же 1533 год был отмечен сильнейшим ударом по всему понтификату Климента VII. Генриху VIII, которого Лев X провозгласил Защитником Веры, надоели увертки папы по поводу развода с Екатериной Арагонской, и он пошел на беспрецедентный шаг: церковь Англии отпала от римско-католической церкви. Правда, и раньше уже с ней порвали несколько немецких княжеств, а также некоторые прибалтийские государства, но впервые одна из крупнейших европейских держав объявила себя протестантской. После этого нельзя уже стало скрывать того факта, что Европу, как никогда прежде, раздирают противоречия. С приходом Льва X и следом за ним Климента VII Медичи, быть может, сами того не желая, стали совсем иными крестными отцами — на сей раз крестными отцами протестантской Реформации.

Вскоре стало ясно, что дни Климента VII сочтены. Отказывалась работать печень, пожелтела кожа, и ко всему прочему он полностью ослеп на один глаз, да и второй видел неважно. Челлини, со своей обычной склонностью прихвастнуть, так описывает свой визит к папе: «Я застал его лежащим в кровати, очень слабым. Тем не менее он чрезвычайно тепло приветствовал меня». Челлини принес с собой несколько медалей, специально сделанных им для папы, но у того уже настолько ослабло зрение, что он ничего не мог разглядеть. «Он ощупал медали кончиками пальцев, — продолжает Челлини, — и тяжело вздохнул». Через три дня, 25 сентября 1534 года, после десяти лет понтификата, Климент VII скончался. Несколько дней спустя Челлини надел меч и отправился отдать последний долг покойному, тело которого было выставлено для последнего прощания. «Я поцеловал его ноги и не смог удержать слез».

Быть может, Челлини был единственным в Риме, кто оплакивал уход Климента VII, ибо к тому времени его в Риме не поносил последними словами только ленивый. После похорон толпа врывалась в собор Святого Петра несколько ночей подряд, могилу его оскверняли оскорбительными надписями и экскрементами. Поведение папы уподобляли действиям преданного, но неуклюжего ученика Макиавелли: он бывал беспощаден, но не тогда, когда нужно; человек достаточно сильный для того, чтобы презирать популярность, он выказывал это презрение в самый неподходящий момент, как раз тогда, когда популярность нужна была ему более всего; не боясь предать друзей, он умудрялся отталкивать их всех разом. В защиту Климента VII можно сказать, что еще ни один папа не правил церковью в столь дурные для нее времена, хотя, с другой стороны, должно признать, что в этих условиях он делал слишком мало или не делал ничего вообще, чтобы избежать самых больших бед, пришедшихся на его понтификат: «Великое разграбление Рима»; распад единства христианского мира.

И все же остается одна область, в которой Климент VII добился полного, бесспорного успеха: при нем семья Медичи пережила поворотный момент своей истории: приобщение к высшей знати Флоренции, родство с королевской семьей во Франции. Без направляющей руки Климента VII семейству Медичи никогда бы не достичь тех вершин величия, которые были еще впереди.

Присвоение герцогского титула Алессандро де Медичи возмутило граждан Флоренции, по городу прокатилась волна недовольства, хотя попыток вооруженного бунта зафиксировано не было. Многомесячная осада города и бои собрали свою жатву: Гвиччардини пишет, что «на много миль вокруг Флоренции дома были разрушены, а в городах и деревнях региона хозяйства были полностью разорены». Согласно заслуживающим доверия подсчетам, за время вторжения сил под водительством герцога Оранского и осады Флоренции в городе и всей Тоскане погибло более десяти тысяч человек. Как подчеркивает Гвиччардини, за это время «не было собрано ни одного урожая и ни разу не засеивались поля... так что из города, и без того ослабшего и обессиленного, потекли в дальние края деньги на приобретение зерна и скота». Помимо всего прочего, по настоянию Карла V город должен был оплачивать пребывание испанских солдат, в чью задачу входило пресечение любых попыток свалить нынешнюю власть.

Новый правитель города Алессандро де Медичи, герцог Флорентийский, представлял собой странную фигуру и в физическом, и в духовном смысле. У него была смуглая мавританская внешность и жесткие курчавые, как у североафриканцев, волосы; он был малообразован и имел репутацию человека грубого и неотесанного; в то же время нельзя отрицать, что он обладал известным мастерством политика, хоть проявлялось оно часто весьма экстравагантным образом. Он регулярно принимал в палаццо Медичи просителей, сочувственно выслушивал жалобы бедных, и о щедрости его вскоре стали говорить на каждом углу. Мать Алессандро была рабыней, и, сталкиваясь с обездоленными, он всегда помнил о тяготах, что выпали на ее долю. Была у него и привычка заходить без предупреждения к своим политическим приверженцам и спрашивать в упор их мнение о положении дел; ответы он всегда выслушивал до конца, но с таким равнодушным видом, что трудно сказать, насколько воспринимал услышанное.

С другой стороны, нельзя отрицать, что в нижних слоях общества Алессандро был весьма непопулярен, хотя трудно сказать, насколько глубоко эта непопулярность проникала в popolo minuto. Нельзя также отрицать, что правил Алессандро жесткой рукой. Одним из первых его шагов было изъятие всего оружия, даже того, что было принесено в церковь в виде пожертвования. Далее, в духе, напоминающем миланских тиранов, он разрушил старинный монастырь Сан-Джованни Евангелиста у северной стены города и начал строить на его месте крепость — Фортецца да Бассо. В этом большом мрачном здании как раз и должен был располагаться испанский гарнизон Карла V. Из крепости открывался вид на центр города и все стены, что позволяло подавить, в случае возникновения, любой бунт при помощи артиллерии и защитить город.

Хоть во Флоренции связывали крепость с именем Алессандро, идея строительства наверняка принадлежит императору Карлу V. Более того, он выдвинул условие: пока строительство не будет завершено, он не даст согласия на брак Алессандро и родной дочери императора Маргариты. Со смертью Климента VII Алессандро утратил своего главного наставника и главную сдерживающую силу. Он и без того был склонен к распутству, а теперь вообще пустился во все тяжкие. В компании своего юного фаворита и дальнего родственника Леренцино де Медичи Алессандро впал в самый безудержный разврат, который вскоре стал в городе притчей во языцех. Через стены женских монастырей ночами перекидывались веревочные лестницы, жертвой похоти становились девушки из весьма порядочных семей, компрометировались жены даже самых уважаемых граждан города. Положим, на все эти истории отбрасывает тень непопулярность героя, в которой не последнюю роль играл флорентийский снобизм, да и предубеждения расистского свойства, но нельзя сказать, что они вовсе не имели под собой почвы. Те, кто выступал против Алессандро на заседаниях разного рода комитетов или спорил с его решениями, рисковали финансовым благополучием: проводилось самое дотошное налоговое расследование, за которым, как правило, следовало выставление громадного счета (справедливости ради надо сказать, что к такому методу Медичи прибегали еще с ранних времен Козимо Pater Patriae). Вскоре после своего воцарения Алессандро счел нужным переехать из палаццо Медичи на виа Ларга в лучше охраняемый Палаццо делла Синьория — ныне, после роспуска последней, переименованный в Палаццо Веккьо (Старый дворец). Помимо всего прочего, он, как на самом деле и все граждане Флоренции, рассматривал эту перемену местожительства как символический жест: Медичи сделали своим домом освященный временем центр городской власти.