В данной обстановке единственно верным решением для шведов видится отступление либо нестандартные, неожиданные для противника действия. Однако для осуществления таких действий, даже если бы командование сумело их изобрести, шведам требовалась оперативная пауза, чтобы присоединить подкрепления, окончательно установить судьбу отрезанных подразделений, привести в порядок наличные части, расположить силы и средства в соответствии с новыми планами.

В этих условиях фельдмаршал Реншельд и Карл допустили еще одну грубую ошибку, в очередной раз неадекватно оценив противника, хотя русские своими действиями против группы Рооса уже продемонстрировали активность и наступательность. Шведское командование продолжало по-прежнему рассчитывать на пассивность неприятеля и ожидало, что свободно располагает инициативой, имея ничем не ограниченный запас времени. Однако в период с 7.30 до 8.00 наблюдатели несколько раз сообщили, что русские солдаты выходят из лагеря. Теперь от Реншельда и короля потребовалось в условиях дефицита времени быстро и определенно решить, что делать – отступать или принять бой с главными силами врага, а также определить, как тактически построить полевую битву.

Характерно, что, по свидетельствам очевидцев, даже в этот критический момент шведское руководство не рассматривало вариант отступления[656]. Шведские солдаты оказались заложниками психологических особенностей личности своего короля. Однако для продолжения битвы в условиях подавляющего превосходства противника в живой силе и артиллерии требовались нестандартные тактические приемы.

По мнению А. Констама, в сложившейся ситуации русское командование должно было опасаться, что шведы движением своей кавалерии вдоль южного склона оврага речки Побыванки отрежут от лагеря сосредоточенную на северном склоне оврага русскую конницу под командованием Бауэра, а затем пехотой атакуют укрепленный лагерь с его северо-западного угла[657]. В силу скученности заблокированная в лагере русская пехота не сможет оказать должного сопротивления этой атаке, поэтому шведы имеют возможность ворваться в лагерь и вновь одержать победу, аналогичную победе под Нарвой.

По мнению В. Молтусова, поскольку северная сторона ретраншемента русского лагеря была открыта со стороны поля, наименее укреплена и слабо защищена артиллерией, то шведское командование должно было выбрать для следующей атаки на лагерь именно северо-западное направление[658].

Тем не менее, вопреки таким гипотетическим рассуждениям, царь Петр в этот момент был озабочен тем, как бы шведы не сбежали с поля боя. Пока основные силы шведской армии стояли «… в логовине у лесу без действия», Петр I, так же неверно оценивавший ситуацию, как и шведские военачальники, посчитал, что противник собирается отступать: «Неприятель стоит близь лесу и уже в великом страхе…»[659]. Около 6.30–7.00 («высходе 6 часа») Петр приказал выводить в поле пехоту и полковую артиллерию. Выход войск прикрывали батальоны, вновь развернутые к югу и северу от лагеря (пехота, выведенная к северу от лагеря, по-видимому, так и оставалась на месте с 4 часов утра).

Это намерение царя быстрее реализовать желанную возможность раздавить ослабленного и многократно уступающего ему в силах и средствах противника, пока он не успел сбежать с поля битвы, с точки зрения В. Молтусова: «… говорило о тонком видении ситуации, чутье и гибкости руководства, осознавшего недостаточность активной обороны»[660].

Всего русскими были выдвинуты следующие силы (примерный перечень и порядок расположения российских полков указаны в схематическом «Ордере дебаталии войск российских и свейских», на гравированном плане Полтавской баталии, выполненном в Нидерландах Я. Кайзером по заказу правительства Петра I)[661].

Вдоль западной стороны лагерного ретраншемента встали 42 батальона в составе 14 пехотных полков из дивизий генералов Алларта и Репнина (включая 3 гренадерских полка), а также 2 пехотных полка и 2 полка Лейб-гвардии (в составе так называемой «гвардейской бригады»)[662]. Пехоту построили в две линии, одна за другой на расстоянии около 100 метров. Первую составляли 24 батальона, а вторую – 18, каждый из батальонов в пяти шеренгах, всего до 22 тыс. солдат и офицеров списочного состава, из которых в первой линии – около 13 тыс. солдат и офицеров пехоты, а во второй – 9 тысяч (в том числе в 4 полках гвардейской бригады (гвардейские Преображенский и Семеновский, Ингерманландский и Астраханский) имелось 8505 чел., 3 полках гренадер – 2126 чел., 11 солдатских полках – 10 694 чел.)[663]. Таким образом, постоянно упоминавшиеся ранее данные о том, что на заключительном этапе битвы русское командование задействовало всего 18 тыс. солдат и офицеров, из которых около 10 тыс. в первой линии, а 7,5–8 тыс. – во второй линии боевого порядка, устарели и не соответствуют действительности.

Командующими офицерами являлись на левом фланге Людвиг Алларт (все 7 полков его дивизии были выведены в поле в составе двух бригад полковников Григория Чернышева и Виллима Феннинкбира, помощником Алларта являлся генерал Томас Беллинг (Веллинг, Белинк, Thomas Belling)), в центре – Аникита Репнин (в поле выведены 6 из 7 полков дивизии в составе двух бригад полковника Петера Ласи и бригадира Кристиана Пфейленгейма, помощником Репнина являлся генерал Джон Чамберс (John Chambers)), на правом фланге – Михаил Голицын (бригада из 4 полков и батальон гренадерского полка бригадира Йоахима д’Бука (Joachim Christian de Bueck), помощником Голицына являлся бригадир Яков Полонский).

При этом на левом фланге и в центре в первой линии по приказу царя были поставлены первые батальоны полков, а во второй – вторые, что некоторые исследователи оценивают как грубую тактическую ошибку, поскольку, учитывая действовавшие уставные положения, такое построение затрудняло полковому командованию управление и соответственно ослабляло устойчивость всего боевого порядка пехоты[664]. Штаб пехотного полка состоял тогда из трех офицеров: полковника, подполковника и майора, но функции полковника и его помощника – подполковника определялись довольно нечетко. Основное управление в бою и походе осуществлял майор, который через доклады сержантов следил за действиями полковых чинов и командовал перестроениями. В бою батальоны стояли по соседству, а майор занимал место в промежутке между ними, рядом с полковой артиллерией. В результате разделения полковых батальонов по разным линиям на удалении 100 метров друг от друга один из батальонов оставался без контроля и управления со стороны майора.