Как видно, стремясь максимально использовать преимущества линейной тактики, царь и его военачальники решили увеличить количество пехотных батальонов в первой линии, чтобы компенсировать относительную слабость своей кавалерии, уже уступившей шведам в начале битвы, но повысить мощность и плотность артиллерийского и ружейного огня. Таким путем они рассчитывали отразить атаку шведов холодным оружием. Действительно, шведская королевская армия в ходе Северной войны еще ни разу не сталкивалась на поле боя с таким количеством и концентрацией вражеской артиллерии – 65 орудий и мортир в первой линии пехоты и 17 орудий и мортирок в боевом порядке кавалерии, то есть приблизительно 1 ствол на 36–37 метров фронта. Вместе с тем, в условиях небольшого пространства поля боя (около 3000 на 1500 метров), ограниченного с разных сторон лесом, оврагом, редутами и укрепленным лагерем, боевой порядок царской армии в целом получился громоздким, так что русские были практически лишены возможности маневрировать своими большими силами. Им оставалось доступным только фронтальное наступление. Даже отступление было затруднено собственным лагерем и естественными препятствиями на местности.

С другой стороны, выстраивая свой боевой порядок, шведское командование собиралось вновь применить излюбленную тактику атаки холодным оружием. Главный расчет при этом делался на психологические факторы. Для рядовых шведских солдат и строевых офицеров штыковая атака по существу представляла «бегство к фронту», когда единственным спасением от огня противника было максимально тесное сближение с ним. В тех случаях, когда шведы превосходили вражеских солдат своей дисциплинированностью и морально-волевыми качествами, то при таком сближении, по словам Карла XII, противник отступал, увидев, что на него серьезно собираются напасть. Следовательно, в большинстве случаев до реального рукопашного боя дело не доходило, поскольку бойцы неприятельской армии начинали отход, психологически подавленные шведским натиском, а во время отхода их порядок и строй ломались – и происходил разгром.

Тем не менее, шведскому командованию всегда необходимо было учитывать вероятность того, что враг не отступит, поэтому потребуется настоящий рукопашный бой. По мнению немецкого военного теоретика, историка и политического деятеля Ганса Дельбрюка (Hans Gottlieb Leopold Delbrück), победу при действии войск холодным оружием должен доставлять натиск массы[688], следовательно, шведской пехоте требовалось как можно более плотное построение. Однако, в соответствии с приказом Реншельда, она оказалась рассредоточенной в однолинейном боевом порядке протяженностью 1400–1500 метров, с интервалами более 50 метров между батальонами[689] (согласно А. Констаму, десять шведских батальонов развернулись в четырехшереножном боевом порядке в одну линию общей протяженностью около 1500 метров[690]).

На правом фланге боевого порядка шведов оказались первый и гренадерский батальоны Лейб-гвардии пешего полка (швед. Livgardet Regemente, в штатном четырехбатальонном составе из 26 рот по 150 военнослужащих в каждой роте полк насчитывал 3900 солдат и офицеров[691]), а также первые батальоны Скараборгского и Кальмарского полков (швед. Skaraborgs Regemente, Kalmar Regemente, до начала битвы около 500 солдат и офицеров в каждом полку)[692]. Далее в центре и на левом фланге располагались оставшиеся два батальона Лейб-гвардии пешего полка, два батальона Уппландского полка (швед. Upplands Regemente, в начале боя около 700 солдат и офицеров), батальон Эстгетского полка (Эстгетландский или Остготский полк, швед. Östgötar Regemente, около 380 солдат и офицеров), батальон Нерке-Вермландского полка (швед. Närke och Värmlands Regemente, около 600 солдат и офицеров)[693].

С точки зрения П. Энглунда, организуя построение пехоты, фельдмаршал Реншельд считал необходимым по возможности сравнять длину русского и шведского фронта, чтобы обезопасить фланги, хотя первая линия царской армии все равно оставалась больше не менее чем на 500 метров[694].

Некоторые российские и шведские военные историки представляют ситуацию, сложившуюся к этому времени на поле боя, несколько по-иному, – якобы линия шведской пехоты соответствовала по своей протяженности первой линии русской армии. В действительности, если бы это было так, то интервалы между пехотными батальонами в боевом порядке шведов должны были достигать около 80–100 метров, либо дистанция между соседними солдатами в батальонных шеренгах превышала 1,5 метра, что противоречило уставным стандартам построения и поэтому вряд ли могло быть реализовано на практике (тактика шведской армии того времени требовала, чтобы в боевом порядке пехотного батальона солдаты строились так плотно друг к другу, чтобы соприкасаться локтями[695]). Хотя В. Молтусов допускает, что шведское командование намеренно организовало построение в разреженных боевых порядках, чтобы замаскировать низкую численность своей пехоты и снизить ее потери от вражеского ружейно-артиллерийского огня[696].

В любом случае, для семи кавалерийских полков генерала Крейца, скучившихся за пехотной линией на правом фланге, из-за искусственного растягивания фронта шведской пехоты оказалось слишком мало места, чтобы развернуть эскадроны в боевые порядки. В результате кавалерия так и осталась неорганизованной и не смогла вовремя всеми силами поддержать пехоту.

В сложившейся ситуации со стороны шведского командования логичнее было бы напротив – сократить линию пехоты за счет уплотнения боевого порядка, что позволяло повысить ударную мощь, сократить сектор обстрела вражеской артиллерии, а также освободить место на правом фланге для кавалерийских частей. В условиях сжатого пространства поля боя – расстояние между боевыми порядками противников составляло около 1000 метров[697], – наличие кавалерии на обоих флангах исключало для русских батальонов возможность маневра с целью охвата короткой линии шведской пехоты. Они сами оказались бы под угрозой немедленного удара во фланг и тыл со стороны королевской конницы.

Кроме того, при сокращении длины пехотного строя целесообразно было не только уплотнить боевые порядки, но также оставить часть батальонов во второй линии. Отказавшись от двухлинейного построения, Реншельд пренебрег всеми преимуществами эшелонной тактики. Между тем, даже если бы первая линия русских была опрокинута, расчет на полную победу мог основываться только на том, что бегущие солдаты увлекут за собой и вторую линию царской армии. Иначе шведские батальоны первой линии, обескровленные после вражеского обстрела и дезорганизованные в результате наступления и штыкового боя, встретились бы со свежими неприятельскими частями, не имея никакой помощи со стороны своего второго эшелона. В ходе боя именно это решение Реншельда и привело к полному разгрому королевской пехоты, которая атаковала одной линией, без возможности поддержать атаку из глубины, и, соответственно, прикрыть прорыв собственного строя (интересно, что по воспоминаниям Левенгаупта аналогичная ситуация сложилась и 22 июня 1709 года, при несостоявшейся атаке русских на расположение шведской армии, когда места для кавалерии на правом фланге опять не хватало, и он пытался построить пехотные батальоны в две линии, Реншельд в грубой форме запретил это делать и потребовал строиться в одну линию[698]; по информации полковника Гилленкрока, в итоге шведская армия стала перед Полтавой в следующем боевом порядке – кавалерия на обоих флангах, в двух линиях, а пехота в центре, в одной линии[699]). Характерно, что в битве под Фрауштадтом фельдмаршал Реншельд расположил в интервалах между пехотными батальонами в боевой линии отдельные кавалерийские эскадроны (по три эскадрона между каждыми двумя батальонами[700]) для наращивания силы удара и развития успеха, но в Полтавской битве он этого не сделал, хотя такая организация боевого порядка позволяла удлинить фронт пехоты и развернуть часть правофланговой кавалерии.