Насир вздрогнул, услышав её имя из уст генерала. Сам он даже в мыслях с трудом мог называть её по имени, ибо чувствовал… чувствовал, что не заслуживает этого.

– Ты всегда следовала зову сердца, – продолжил Альтаир. – Это было подсознательное усилие, которому ты доверяла без раздумий. Но теперь, когда тебе стало известно, кто ты, ты начала использовать голову. И разум сбил тебя с пути.

– Значит, у нас проблемы? – вмешалась Кифа.

Подтверждая её слова, небо заволок очередной слой темноты.

Беньямин, сжав челюсти, вглядывался в восстающие тени.

– Ночь пробуждается, – пробормотал он.

Насир не знал, что на это ответить.

* * *

Какая-то сладкая горечь таилась в этом неизбежном дне. Зафира слышала разговор спутников. Но их голоса как будто пели песню, которую она больше не могла разобрать.

Зафира пришла к тому, чего всегда боялась. И теперь она чувствовала, что всё это было предопределено с самого начала: всю свою жизнь она стремилась к тому, чтобы окончательно себя потерять.

Всё стало только хуже прошлой ночью, когда султан Аравии напомнил Насиру, для чего его послали на Шарр. И когда Беньямин напомнил ей, что она была лишь инструментом в игре Ведьмы.

И только тьма всегда приглядывала за ней. Она была надёжной. Заботливой.

И теперь она снова шептала приветствие. Возможно, потеря самой себя помогла ей обрести свободу. Свободу от обязательств.

Зафира бинт Искандар приняла тьму.

А тьма приняла её.

Зафира очутилась в другом месте, совсем не похожем на тот Шарр, который она знала и которого боялась.

Приглушённый свет напоминал о тёмных комнатах и шелесте одежды. О шёпоте и улыбках украдкой. Это место не было пустыней. Не было руинами. И уж точно не было внешним миром.

Над головой раскинулся высокий сводчатый потолок. Стены из тёмного дерева и камня изобиловали замысловатой резьбой, настолько искусной, что на работу должны были уйти годы. Сквозь неё струился свет, отбрасывая калейдоскоп теней и бликов на медный пол. Это место утопало в роскоши.

Справа от Зафиры был обустроен низкий пёстрый диван с тёмно-фиолетовыми подушками. Слева зиял тёмный коридор, в котором что-то шевелилось. Из самых глубин мрака лился тихий шёпот. Содрогнувшись, Зафира отвела глаза.

В здании не было окон, через которые она могла бы выглянуть на улицу, чтобы понять, где находится. Вместо них были яркие абстрактные росписи. На некоторых Зафире удавалось разобрать отдельные слова на сафаитском языке, но разве смысл абстракции не заключался в том, чтобы позволить наблюдателю увидеть то, что он сам хочет?

– Мир тебе, Охотница.

Низкий голос был спокойным. Бархатным, мрачным. Слушать его было всё равно что возвращаться к кому-то давно потерянному. В сердце Зафиры не было страха, в душе не поселилась тревога. Она чувствовала себя на удивление… легко. Охотница повернулась к обладателю голоса.

В тени арки стоял мужчина. Он раздвинул губы в приветственной улыбке. Холодные глаза тёмно-янтарного цвета изучали её с тем же любопытством, с каким сама Зафира разглядывала незнакомца. На его виске она заметила шрам, исчезающий под тёмным тюрбаном. Мужчина был молод, но не слишком, возможно, чуть старше Насира. На худощавом теле сидел тёмно-лиловый – почти чёрный – тауб, подмигивающий серебряными пуговицами.

Он был красив. Ужасающе красив.

Зафира улыбнулась в ответ.

– Где я? – спросила она, радуясь, что голос её не дрожит.

– Дома, – ответил он удивлённо, как будто она сама должна была знать ответ.

– Кто ты?

– Тень.

В душе Зафиры пробудилась настороженность.

– Это не имя.

– Когда живёшь в одиночестве так долго, как жил я, нужда в имени исчезает и само оно стирается.

Сколько же нужно прожить, чтобы человек забыл своё имя?

Зафира подумала о Серебряной Ведьме. Древней и вместе с тем молодой. Бессмертной.

Тень шагнул в золотой свет, и у Зафиры перехватило дыхание при виде бронзовой татуировки, обвивающейся вокруг его левого глаза.

‘Ilm. Зафира скользнула взглядом по буквам, вспоминая древний сафаитский язык. Знание.

Беньямин говорил…

Мужчина снова улыбнулся, и Охотницу закружила буря чувств. Она забыла, о чём думала. «Банды» нигде не было видно. Каким-то образом она очутилась одна в тёмном месте наедине с мужчиной. Не с мальчиком, который боялся последствий, а с человеком, чьи губы изгибались в порочной понимающей улыбке.

Возможно, ей не стоило слушать россказни Ясмин, из-за которых теперь у неё путались мысли. Россказни, которые, по словам подруги, должны были вызывать краску на лице, но вместо этого разжигали кровь в жилах, ибо деменхурцы никогда не краснели.

Распрямив длинные пальцы, Тень указал на диван.

– Присаживайся.

Шагая к подушкам, Зафира болезненно ощущала его присутствие. Болезненно ощущала, насколько грязной выглядит на фоне этой роскоши. Встав перед ковром, она выскользнула из сапог, ступила на мягкий ворс и уселась на подушку, подогнув ноги.

Тень расположился напротив. Между ними на круглой подушке стоял узорчатый кофейник. Изогнутый полумесяцем носик курился паром. Рядом стояли маленькие чашки без ручек и миска соблазнительно поблескивавших зёрен граната. Тень принялся разливать тёмный как ночь напиток. В воздухе витал лёгкий аромат кофе, смешанный с запахами кардамона, гвоздики, шафрана и других специй.

Если Зафира и думала, что, сев, она сможет успокоить колотящееся сердце, то она глубоко заблуждалась.

– И всё-таки где мы? – спросила она.

Тень пододвинул к ней чашку тыльной стороной ладони. Даже поднимающийся пар казался чёрным.

– Самый крепкий кофе, который ты когда-либо попробуешь, – настаивал мужчина своим глубоким голосом.

Зафира чуть подняла брови. Уголок его губ тоже приподнялся.

– Ты в моём доме.

Она пока ещё не понимала, где лежат границы дозволенного в общении с этим странным мужчиной, явившимся из ниоткуда. Однако Охотница была хорошо знакома с тьмой. Разве может тень сильно от неё отличаться?

– На Шарре. – Он улыбнулся. – Но твои друзья – о, прости, эксплуататоры – не смогут тебя отыскать.

– Они не эксплуататоры. – Зафира нахмурилась. И не друзья.