— Я бы хотел пойти, — говорю.

— Правда? Только толку от этого никакого.

Дорога поворачивает к Макати. С обеих сторон вырастают неосвещенные дома, перекрывая вид на реку. Между их тяжелыми железными оградами и высокими воротами кажется, будто город совсем обезлюдел. Мы едем, пока дорога не исчезает под очередным разливом.

«…были призваны дополнительные подразделения, чтобы остановить толпу, которая, по поступающим сообщениям, уже движется от дома Чжанко на Закатерос по улице Кларо М. Ректо в направлении дворца Малаканьян…»

Раскат грома. В шквале ветра и дождя подтопленный участок похож на водоворот. Сэди останавливается у кромки воды и закрывает лицо ладонями.

— Ничего страшного, Сэди. Это к реке не имеет отношения. Вода просто скопилась между домами. Там неглубоко. Видишь, как ходит? Если будешь ровно жать на газ, трубу не зальет. И мы проедем. Только так. Главное, чтоб из трубы все время шел выхлоп, чтобы вода туда не…

— Давай лучше подождем на холме, который только что проехали.

«…поступившие ранее сообщения о грабежах оказались дезинформацией. Выступления по-прежнему носят мирный харак…»

— Ждать здесь? Неизвестно где? Да ты что, Сэди, вода может подняться еще выше.

— Ну и ладно. У меня с собой пистолет. Под сиденьем.

— Сэди, я уверен, что мы проедем. Главное — без нервов.

— Хорошо.

Она ставит на передачу и жмет на газ. Мы въезжаем в воду. Она плещет по локерам и днищу.

— Ой, не знаю…

— Давай, Сэди, не тормози.

* * *

Добравшись до лагеря, Сальвадор помог затащить хромающего Ка Арсенио в обветшавшее здание, бывшее когда-то испанским форпостом. Там не было ни души, только на очаге кипел оставленный их товарищами рис. Оба подошли к окну и заметили приближающиеся фигуры.

— Беги, — сказал Ка Арсенио Сальвадору, — уйдешь с другой стороны.

Сальвадор взглянул на друга. В своих мемуарах он писал: «Я знал, что, как его ни убеждай, он все равно останется. Или я просто придумал себе такое оправдание». Сальвадор отдал Ка Арсенио свою винтовку. После чего «летающей пантерой» выпрыгнул головой вперед через раскрытое окно и рванул к кромке леса, «спасая свою шкуру от нового хора выстрелов, которые я должен был бы встретить рядом с моим товарищем».

Из готовящейся биографии «Криспин Сальвадор: восемь жизней» (Мигель Сихуко)

* * *

Там вдали, за подтопленным куском дороги, по Макати-авеню бегут огни машин.

— Давай, у тебя получится, — говорю; оставшаяся часть трассы идет вдоль реки, но я предпочитаю об этом не говорить — все равно там бетонная набережная.

«…скопления также наблюдаются на Пласа-Миранда, где сейчас проходит стихийный митинг…»

— Слушай, если мы застрянем, — начинаю я, чтобы разрядить атмосферу, — тебе придется меня спасать. Я плавать не умею.

— Харе пиздеть.

— Простите.

Медленно, но ровно мы продвигаемся через журчащую под нами воду.

«…Среди собравшихся видные деятели государственного и городского уровня, в том чис…»

— Бля, сука, сука, бля, — говорит Сэди. — Блядь! — Она резко поворачивает руль для разворота в два приема. — Мы просто… — она переключает на заднюю, — подождем, пока… — мотор начинает чихать, — не кончится.

Машина кренится и глохнет. Мы сидим в тишине. Сэди пытается завести мотор. Он не реагирует. Еще попытка. И еще. Толку никакого. И снова.

— Блядь, блядь, сука, блядь, — говорит она. Бьет по рулю. — Что будем делать?

Я пытаюсь сохранять спокойствие:

— Слушай, а дома у вас есть водитель? Есть? Отлично. Позвони ему на мобильный и скажи, чтоб приезжал за нами на внедорожнике. Он сможет нас вытянуть или, по крайней мере, вывезти, если мы бросим машину здесь.

Сэди звонит. Покусывает губы. Водитель наконец отвечает. Сэди говорит с ним испуганным голосом, командирским тоном. Сообщает, где мы находимся.

— Все ровно. Он просто спал. Уже едет, — говорит она и отбрасывает телефон через плечо на заднее сиденье. С заметным облегчением обнимает меня. — Что ни говори, а на простого человека можно положиться.

Она нервно хихикает. Ее смех звучит очаровательно. Как скрип кроссовок по баскетбольному полю. Мы перелезаем назад и притуляемся друг к другу. Ее волосы пахнут шампунем марки «Боже, твои волосы пахнут потрясающе». Когда я был маленьким, наши няни мыли нам голову таким же.

— Я б, скорее, подумал, что ты пользуешься каким-нибудь навороченным шампунем, — говорю ей.

— Ну, я, вообще-то, простая девчонка.

Я окунаюсь в ее волосы. Шепчу ей на ухо:

— Пахнет моим детством.

— Надеюсь, у тебя было счастливое детство.

— Однозначно.

— Можно тебя спросить?

— Натюрлих.

Мимо окон проплывают темные силуэты. В тиши разговора дождь становится все шумнее.

— Когда мы с тобой познакомились, ты сказал, что у тебя здесь нет родственников. А за ужином обсуждал с родителями своих бабушку с дедом. Почему ты мне наврал?

— Сложно было объяснить.

— Так неприятно, когда тебе врут.

— Я знаю. Прости.

Что-то колышется вдали. Присматриваюсь — темнота, и только.

— Мигель, можешь говорить мне все, я не стану тебя осуждать.

— Правда, прости меня.

Что-то стучит по капоту. Из-за оград частных домов высовываются кроны деревьев и как будто подглядывают за нами.

— А можно еще вопрос?

— Конечно.

— А что будет, когда ты найдешь Дульсинею?

— Найду пропавшую рукопись.

— Ты только поэтому ее ищешь?

— Ну да.

Стук не прекращается. Деревья покачиваются. Дождь барабанит по крыше так, будто над нами трясут ящик с костями.

— Тогда тебе, наверное, лучше оставить ее в покое.

— Почему?

— Если б она захотела как-то поучаствовать в судьбе своего отца, она бы уже проявилась.

— Все не так просто.

Что-то скребет по правому крылу, как будто некто хочет залезть. Мимо проплывает кусок деревянных перил.

— А с бабушкой и дедом ты повидаешься?

— Не-а.

— Почему?

— Так лучше.

— И все так просто? — Сэди убирает челку с моего лба. — Прости, — говорит она и целует меня в лоб. — Это из-за них ты уехал из Манилы?

— Нет.

— А почему?