– Арххаррион… демон. Я видела, как он шел через ту горящую звезду. Жуткое зрелище. И он жуткий. В жизни ничего страшнее не видела…

Мы помолчали. Снова вспыхнули воспоминания о прошедшей ночи. Это сейчас нас накрывает эйфория оттого, что все закончилось, что мы живы, но… сколько раз еще эта ночь явится нам в кошмарах?

– Ты к нему что-то чувствуешь? – вдруг спросила Ксеня, и я опешила. Остановилась, уставившись на подругу. Та смутилась.

– Я уже очнулась, когда ты его исцелить пыталась. И я, и лорд Даррелл. Ты так плакала. И кричала… Прости.

Я отвернулась, и мы молча полезли через пролом в стене. И никто ведь уже не запрещает через ворота идти, так нет же, опять к пролому притопали!

Ксенька легко спрыгнула в снег, протянула мне руку. Цепочку моих вчерашних следов уже затянуло снежной крошкой, присыпало…

– Нет, Ксеня, – спокойно сказала я, – ничего не чувствую. Просто испугалась.

Подруга скептически фыркнула. Но больше ничего не спросила. И я была ей благодарна. Поверила ли… Не знаю. Соврала ли я? Не знаю…

Но что еще я могла ответить? Глупости, о которых мечтает сердце? И которых не будет никогда, потому что этого просто не может быть? Даже если отбросить то, что Арххаррион – правитель Хаоса, а я нищая послушница, закрыть глаза на то, что он демон, а я – человек, то как забыть рассветное утро в деревне схитов? И маленький домик, увитый розами, и синеокую женщину, и занесенный меч…

Даже если так хочется поддаться силе слияния, хоть на миг забыться и поверить, я знала, что никогда этого не сделаю. Не смогу.

Да и для чего? Ведь это только слияние… Только оно. Разорвется, и ничего не останется.

Я тряхнула головой, отбрасывая мысли. Нельзя думать о нем. Не знаю, как именно я призываю Арххарриона, но сейчас это делать точно не собираюсь.

В ельнике было морозно и тихо, чуть трещали, переговариваясь, деревья, провожали меня взмахами пушистых веток. Воздушный зверь лизал ладони, просился на волю, и я повела рукой, отпуская его. Он взметнулся снежным вихрем, разметал перед нами снег, вычистил тропку. И понесся озорничать, пугать птиц, кататься под еловыми лапами и раскачивать пушистые макушки.

Ксеня сначала испугалась происходящего, но потом увидела мою улыбку и расслабилась. Только поглядывала искоса да губы кусала. Но я ценила ее молчание, так необходимое мне сейчас, и знала, чего это стоит моей непоседливой и прямолинейной подружке. Я благодарно ей улыбнулась и пошла по тропке, между рядами спящих сосен, чуть касаясь их рукой и прислушиваясь.

Я слышала сны деревьев под шапками снега. Голос земли, что пел мне о новой жизни, затаившейся в ней. Шепот озер, скованных льдом. Я прикасалась к шершавой коре, и сосны закрывали меня лапами, обнимали, баюкали. Духи земли рассказывали мне свои истории, и их было так много, что можно слушать целый век, и они торопились, шептали, спорили! Воздушный зверь наигрался в снегу, прилег рядом, обвивая мне ноги теплом. Я улыбнулась ему и махнула ладонью, чтобы обогрел Ксеню.

А сама все слушала и слушала голос моей земли и моего леса…

Не знаю, сколько времени прошло. Очнулась, выбралась из-под елового шатра, осмотрелась. Ксеня сидела в сугробе. Раскрасневшаяся, словно не на морозе почивала, а на печке.

– Ветряна, – позвала она, – а ты кто?

Я фыркнула, щелкнула подружку по носу.

– Все та же скаженная Ветряна, – рассмеялась я. – Ну и еще немножко схит. Последняя из схитов.

– То есть как это? – изумленно прошептала Ксеня.

– Так уж получилось. Пошли, нагулялись.

И пока мы шли обратно, я рассказала, как очутилась во временномм туннеле, как горело поселение схитов и как я вытолкнула в туманную прореху маленькую синеглазую девочку. Спокойно рассказала, без эмоций. И про Арххарриона умолчала. Но и этого хватило. Ксеня сначала смотрела открыв рот. Потом бегала по кругу, утаптывая дорожку. Потом попробовала попинать деревья, но я ей запретила. Зато на каменной кладке стены подружка оторвалась вволю. Я даже ждать устала.

– Ксень, ну пошли уже, а? – со смехом просила я. – Ну что ты как маленькая! Пошли!

Девушка наконец успокоилась, выдохнула.

– Пошли, – согласилась она. И посмотрела.

– Вот только не надо на меня так смотреть!

– Как?

– Вот так! Хватит уже! Ксеня! Словно у меня рога выросли! И пламя изо рта идет!

– Ага! Пламя, значит, ты не умеешь?

– Да ничего я еще не умею, – рассмеялась я. – Голос земли слышу, деревьев, зверь вот у меня под рукой, воздушный… А больше ничего.

– А больше ничего! – противным голосом передразнила Ксенька. – А у меня вообще кусок души шляется где-то! Так-то!

– О! Да ты прямо фря!

Мы залились смехом так, что вспорхнули с ветвей испуганные сойки. И в Риверстейн вернулись совершенно довольные друг другом и собой.

* * *

Вечером Риверстейн опустел. Не представляю, как лорд Даррелл все провернул за столь короткий срок, но уже к закату у ворот стояло несколько экипажей, ожидающих послушниц.

Многие девочки откровенно плакали, другие бодрились, задирали носики, но по туго сжатым ладошкам, в которых они держали дорожные сундучки, было видно – и им не по себе.

Возницы покрикивали, поторапливали, вздыхали и смотрели на вечернюю зорьку. Прикидывали, как дотемна добраться до ближайшего поселения, а с утра уже и в Загреб двинуться.

Наставницы в свой экипаж погрузились молча, хмуро, не глядя на испуганную кучку бывших воспитанниц, только арей все еще рассказывал о схождении святых старцев этой ночью. Но его уже никто не слушал.

Зато Авдотья и Данина не скрывали своих чувств, вовсю обнимали девочек, уже не боясь недовольного окрика наставниц и тайком утирая слезы.

Когда все погрузились, по стылой дороге простучала слаженная дробь копыт и выскочил перед воротами вооруженный отряд. Лорд Даррелл все предусмотрел и без охраны своих бывших подопечных оставлять не собирался.

Мы с Ксеней притаились в темной ученической, отсюда двор просматривался лучше всего. Пока девочки усаживались в повозки, одергивая платья и шмыгая носами, мы прятались за занавесями и испуганно вздрагивали от звуков шагов в коридоре. Как в детстве. Только тогда мы прятались, потому что хотели сбежать, а теперь – остаться.

Но вот двор опустел, и даже отзвук копыт затих в морозном воздухе. В Риверстейне стало тихо. Оглушающе, невероятно тихо. Замок умолк. Больше не было шепота девочек в его коридорах, легких шагов, шелеста платьев, сплетен, смеха, плача, молитв и окриков. Никто не мчался по лестнице, опаздывая на занятие, не падали со стуком тяжелые книги, не коптили угасающие масляные лампы…

И Риверстейн загрустил, задумался. Словно ворчливый старик, которого так долго раздражили шаловливые внучата, и осознавший, как они ему дороги, лишь когда они уехали.