class="p1">— Значит, вы не поможете. Ни нам, ни себе, ни миру.

— В этом нет смысла.

— Я понял. Очень жаль. Надеюсь, вы хотя бы не станете нам препятствовать. А то ведь и такое бывало.

— В этом тоже нет смысла, — мертвец широким жестом обвел полупустое жилище. — На день можете остаться. Но с наступлением темноты вы уйдете. Как я уже говорил — здесь вам не спрятаться.

— Ясно, — Ахин пожевал треснувшую губу, откусывая лоскутик кожи, и задумчиво пробормотал: — А ты не думал, что произойдет с нежитью, если нам удастся восстановить вселенский баланс?

— Что ты имеешь в виду?

Интонация голоса Пустоглазого вновь изменилась, придавая его словам какой-то непонятный тон. Что-то вроде заинтересованности, едва пробивающейся сквозь слой омертвевшей апатии.

— Ну, ты ведь не знаешь, как равновесие мироздания повлияет на проклятие, — одержимый искоса глянул на него: — А что, если вы сможете полностью вернуть себе волю? Если исчезнет мучащее вас принуждение? Если вам удастся стать по-настоящему свободными?

Медленно переведя взгляд пустых глазниц на Ахина, мертвец долго молчал, а затем с каким-то неестественным нажимом, как будто через силу, ответил:

— В этом… нет смысла, — и снова повернулся к окну: — Завтра вечером ты уйдешь. И вернешься сюда только мертвым.

Очевидно, разговор окончен.

«Ну что ж. Я попытался, — вздохнул Ахин, направившись к стене, у которой спал Диолай. — Но опять потерпел поражение. Впрочем, я еще жив и пока что не связан — это уже хорошо… Значит, демоны Пустошей? Не знаю. Есть ли смысл продолжать? Наверное, есть. Я ведь уже все решил для себя. Ага, для себя-то решил, а вот Аели жалко. Останется со мной — точно пострадает. Надо что-то придумать».

Усевшись рядом с похрапывающим сонзера, одержимый прикрыл глаза и погрузился в беспокойный сон, тронутый клубящейся внутренней тьмой.

* * *

Ахин очнулся посреди пустого коридора.

— Меня здесь быть не должно.

— Можешь уйти в любой момент.

— Наверное, да, — пробормотал одержимый, легонько толкнув парящий в воздухе булыжник. — Но пока не хочу.

Стена потянулась следом за удаляющимся камнем, сворачивая коридор в замысловатую спираль. Небольшая дверца, сухие доски которой были инкрустированы чем-то вроде темного нефрита, напоминающего змеиную чешую, поплыла следом за ускользающей перспективой ирреального прохода.

Рядом находились еще какие-то двери, но они почему-то не привлекали к себе столько внимания. То ли их прикрывали глыбы из каменной кладки, то ли они постоянно выворачивались так, чтобы взгляд Ахина не мог зацепиться за них, то ли густой воздух ненароком сложился несколько раз, частично скрыв коридор за мутной пеленой. В целом, странного тут было больше, чем способен усвоить более-менее здравый рассудок. А сумасшедшему хорошо — все воспринимается как должное.

— Похоже, каменщик и плотник не сошлись во мнениях.

— Что? Ты о чем?

— Построивший эти стены очень хочет защитить скрытое за ними, — пояснил одержимый. — В отличие от того, кто установил дверь.

— И это делает работу каменщика напрасной.

— Верно. Но разные существа всегда относятся к одним и тем же вещам по-разному. Даже в общем деле. Это естественно.

Ахин проводил взглядом уплывающую вдаль дверь, по старой привычке тяжело вздохнул и повернулся к себе:

— Она ведет в сознание Аели, я прав?

— Да.

— То, что мы сейчас увидели, имеет какое-то отношение к действительности?

— Все имеет какое-то отношение ко всему, — усмехнулся темный дух. — Подумай сам.

— Ты ведь знаешь. Можешь сказать?

— Я знаю не больше тебя.

— Не больше себя?

— Себя.

Раздраженно фыркнув, Ахин отвернулся. В этом, конечно, не имелось никакого смысла — странный коридор все равно был совершенно пуст и просматривался целиком и насквозь, в какую бы сторону ни смотрел одержимый.

Так что же все это могло означать? То, что Ахин больше заботится о саалее, чем она сама? То, что это лишь условный пример, который демонстрировал тщетность стараний изменить жизнь всех разумных существ, пока они сами не предпримут хоть что-то? То, что даже об очевидном явлении каждый составит свое собственное мнение, и добиться успеха возможно лишь в том случае, если все придут к какому-то общему решению? Или то, что камень прочнее дерева?..

— Не удивлюсь, если последнее — единственное, что имеет смысл.

— Одержимый…

— Что?

— Что?

— Ты меня звал.

— Нет. Не я.

Ахин вскочил на ноги — то есть заставил стены всколыхнуться так, чтобы оказаться на ногах, — и уставился вглубь коридора, пытаясь разглядеть кого-то, кроме себя. Но там было пусто.

— Эй, одержимый.

Голос раздавался откуда-то… отовсюду.

— Он не здесь, — подсказал темный дух. — Снаружи.

— Не в коридоре?

— В каком-то смысле. И там, и тут. Какими бы разными ни были эти места, они все равно слишком тесно связаны, чтобы отделять одно от другого. Но и чем-то единым их считать не стоит.

— Я не совсем понимаю.

— Это к лучшему, — усмехнулся одержимый и, погнув взглядом каменный пол, указал на ничем не примечательную плиту: — Нам туда.

Даже не пытаясь осознать собственные слова и то, что он делает, Ахин сдвинул коридор и позволил ему поглотить себя. Уцепившись за эхо зовущего его голоса, он двинулся вперед, раздвигая окаменевшее сознание. Где-то здесь должен быть выход…

* * *

— Одержимый, ты живой?

Ахин открыл глаза. В голове все более-менее упорядочилось, память послушно смахнула пыль с недавних событий, а свое тело юноша обнаружил там же, где и оставил, — в доме Пустоглазого. Странно. Неужели он очнулся и не застал никаких новых проблем? Впрочем, кажется, его кто-то звал.

Немного подумав, одержимый все же решил обратить внимание на то, что видел перед собой. Вот только понять это у него пока что не получалось. Очевидно, прогулка по мистическому коридору все-таки не прошла бесследно. К слову, как его угораздило оказаться там? Хотя ответ предельно прост — сказались переутомление, бурлящий темный ком накопленных эмоций, разочарование от бесконечной череды неудач и особая атмосфера Могильника.

— Я? Живой, — ответил Ахин, наконец осознав увиденное. — А вот ты, кажется, нет.

Перед ним на полу сидел труп. Умер он явно молодым и, скорее всего, относительно недавно — смерть пока еще не избавила его тело от индивидуальных внешних черт некогда живого человека. Правда, кожа уже посерела и покрылась пятнами. Плоть начала кое-где разлагаться, и даже свободная одежда не могла скрыть выпирающие кости. Неестественно седые волосы сильно поредели. На исхудавшем лице выделялись скулы, а изрешеченные кровавой сеткой глаза помутнели и немного впали, выделив очертания глазниц. Но даже так прижизненные знакомые наверняка смогли бы узнать его при встрече. Узнать и ужаснуться.

— Да, забавно, — улыбнулся труп. — Только у нас не принято шутить об этом.