Закончив чтение, банкир откашлялся.

— Боюсь, что этот документ, сэр, у нас в стране не имеет юридической силы. — Он вложил документ обратно в конверт и протянул его Игнатиусу. — Естественно, — продолжал председатель, — я ни секунды не сомневаюсь, что вы действуете при полной поддержке главы вашего государства — и как министр, и как посол, — но это не отменяет принципа конфиденциальности, которого всегда придерживается наш банк. Ни при каких обстоятельствах мы не можем предать огласке имя кого бы то ни было из владельцев счетов без их согласия. Мне очень жаль, что я не смог вам ничем помочь, но таковы были, есть и всегда будут правила банка.

Председатель поднялся, давая понять, что тема разговора исчерпана, но посетитель так не думал.

— Наш президент, — сказал он, заметно смягчив тон, — уполномочил меня предложить вашему банку роль посредника во всех будущих финансовых операциях между нашей страной и Швейцарией.

— Мы польщены вашим доверием к нам, министр, — ответил председатель, оставаясь на ногах. — Но вы, я уверен, понимаете: это не может изменить нашего отношения к вопросу конфиденциальности.

Игнатиус оставался столь же невозмутим.

— В таком случае, мистер Жербер, вынужден вам сообщить, что наш посол в Женеве получит распоряжение отправить официальный протест в Министерство иностранных дел Швейцарии в связи с упорным нежеланием вашего банка содействовать в получении необходимой информации о наших гражданах. — Игнатиус подождал, пока до собеседников дойдет смысл сказанных им слов. — Но вы можете избежать подобной неприятности, просто сообщив мне имена моих соотечественников, у кого есть счета в вашем банке, и соответствующие суммы. Даю слово, что мы не раскроем наш источник информации.

— Никто не вправе запретить вам подавать подобные жалобы, сэр. Но я уверен, что наш министр объяснит вашему послу в предельно учтивых и дипломатичных выражениях, что по швейцарским законам Министерство иностранных дел не имеет права требовать таких разглашений.

— Что ж, если вы так ставите вопрос, я отдам распоряжение нашему Министерству торговли замораживать с нигерийской стороны все грядущие торговые соглашения с представителями Швейцарии, пока вы не назовете нам требуемые имена.

— Это ваше право, министр, — ответил председатель, не двигаясь с места.

— Нам, возможно, придется также пересмотреть все уже готовящиеся сделки ваших сограждан в Нигерии. И я лично прослежу, чтобы из договоров были исключены пункты о соответствующих штрафных санкциях.

— Вам не кажется, что подобные действия будут несколько опрометчивы?

— Смею вас уверить, мистер Жербер, что я не задумываясь, приму такое решение, — сказал Игнатиус. — Если бы ради того, чтобы открыть эти имена, мне понадобилось поставить вашу страну на колени, я бы спокойно пошел и на это.

— Так тому и быть, — ответил председатель. — И все же это не изменит линии поведения или отношения банка к вопросу конфиденциальности.

— Если вы так настаиваете, сэр, я отдам распоряжение нашему послу сегодня же закрыть посольство в Женеве, а вашего посла в Лагосе, соответственно, объявить персоной нон грата.

Впервые за все время их разговора председатель недоуменно поднял брови.

— Кроме того, — продолжал Игнатиус, — я созову пресс-конференцию в Лондоне, на которой доведу до сведения СМИ всего мира крайнее неудовольствие нашего президента поведением вашего банка. Уверен, после подобной «рекламы» неожиданно выяснится, что многие ваши клиенты предпочли закрыть счета, другие же, еще недавно считавшие ваш банк безопасным прибежищем, сочтут необходимым поискать нечто более надежное.

Министр выдержал паузу, но ответа от председателя так и не дождался.

— Что ж, вы не оставляете мне выбора, — сказал Игнатиус, поднимаясь с места.

Председатель протянул руку, полагая, что министр наконец-то уходит, но тут же в ужасе отпрянул, увидев, как Игнатиус полез в карман и достал небольшой пистолет. Оба швейцарских финансиста так и застыли на месте, а министр финансов Нигерии шагнул вперед и прижал дуло к виску председателя.

— Мне очень нужны эти имена, мистер Жербер. Теперь до вас дошло, что я не остановлюсь ни перед чем? Если вы сейчас же их не назовете, я просто вышибу вам мозги. Это понятно?

Председатель еле заметно кивнул, на лбу у него выступили бисеринки пота.

— А он будет следующим, — пообещал Игнатиус, указывая на молодого помощника, который стоял в нескольких шагах от них, совершенно неподвижный и безмолвный.

— Дайте мне имена всех до единого нигерийцев, которые держат счета в этом банке, — тихо сказал Игнатиус, глядя на молодого человека, — или мозги вашего председателя сейчас разлетятся по всему ковру. Немедленно, вы слышите?! — резко добавил он.

Молодой человек взглянул на председателя. Тот весь дрожал, но слова его прозвучали вполне отчетливо:

— Нет, Пьер, никогда!

— Ладно, — прошептал в ответ помощник.

— Вы не можете сказать, что я не дал вам шанса.

И Игнатиус взвел курок. Пот теперь градом катил по лицу председателя. Молодой человек отвел взгляд, с ужасом ожидая выстрела.

— Просто превосходно! — сказал Игнатиус, убрал пистолет от головы председателя и вернулся к своему креслу. И председателя, и помощника била дрожь, оба не могли вымолвить ни слова.

А министр взял стоявший возле кресла потрепанный портфель и положил на стеклянный стол перед собой. Щелкнул замками. Поднял крышку.

Двое финансистов во все глаза глядели на плотные пачки стодолларовых купюр. Весь портфель — до последнего дюйма — был забит ими. Председатель быстро прикинул, что содержимое портфеля составляет около пяти миллионов долларов.

— Не скажете, сэр, — подал голос Игнатиус, — как мне открыть счет в вашем банке?

В 14 лет Салли Саммерс выиграла в своей школе приз за лучший рисунок. И последние четыре года ее учебы серьезный спор шел лишь за второе место. Когда в выпускном классе она получила грант на обучение в художественной школе Слейда, никого из сверстников это не удивило. Выступая перед родителями, директриса сказала, что Салли наверняка ждет блестящее будущее — она в этом просто уверена — и скоро ее работы будут выставляться в крупнейших лондонских галереях. Салли льстили эти дилетантские похвалы, но она все еще сомневалась, есть ли у нее истинный талант.

К концу первого года учебы и преподаватели, и студенты оценили работы Салли. Ее рисовальную технику считали исключительной, а кистью она от семестра к семестру работала все уверенней. Но главное, что отличало ее работы, — это оригинальность замысла: проходя мимо полотен Салли, студенты всякий раз поневоле задерживали шаг.

В последний год учебы в школе Слейда ей присудили премию Мэри Ришгиц за работу в живописи и премию Генри Тонкса за графику — редкий дубль! Премии вручал сам сэр Роджер де Грэй, президент Королевской Академии художеств. Салли относилась к немногочисленной группе выпускников, о которых говорили, что у них «есть будущее». «Нечто подобное, — уверяла Салли родителей, — говорят о лучших выпускниках каждый год, но для большинства из них все заканчивается работой в художественном отделе рекламного агентства или преподаванием рисования скучающим школярам где-нибудь в глубинке».