что уже давно в отряде носились слухи о не слишком хорошем состоянии некоторых дружин ополчения. Но не всякий честный человек легко бросается на первую сказку, зато всякий при подобных случаях должен помнить пословицу: «Семь раз примерь, а один раз отрежь». Бойтесь и вы, мой читатель, сгоряча когда-нибудь бросить камень в человека, а тем более в общество людей, обвиняемого или обвиняемых на основании одних только слухов. Не должны ли мы помнить, что на белом платке и от малейшего брызга остается пятно, между тем как грязный, уже сколько ни марай, грязнее не сделаешь. Так точно и всякая сплетня, неосторожно принятая в свете, черным, грызущим душу пятном ложится она на сердце невинно оклеветанного, и только бездушный лиходей, плещущийся в грязи, остается безразлично грязным, сколько бы ни говорили про его дела… Так вот почему, всего вероятнее, никто в отряде не торопится принять участие в положении дружины, нашей соседки. Ниже мы увидим, что дурное действительно не было общим правилом; в некоторых дружинах, наоборот, содержание было превосходно.

Однако ж подобные слухи распространялись все более и более. Об этом уже зачастую говорили офицеры разных частей отряда, об этом также говорили и частные лица, жители окрестных мыз и селений. Два доктора из отряда были командированы освидетельствовать пищу и вообще содержание ратников. Они ездили по всем ротам, были в штаб-квартире дружины и возвратились с донесением, вероятно, не оправдывающим дела, потому что дня через два после того в приказе по отряду было отдано, что отрядный командир просит начальника дружины, майора Махеева, обратить внимание на улучшение пищи людей.

Майор Махеев чрезвычайно обиделся на это. Он тотчас же поехал в отрядную квартиру и на пути остановился на полчаса у меня. Между нами произошел следующий разговор.

— Читали вы, — спрашивал меня майор Махеев, — как меня отшлепали в приказе?

— Этого я не читал, а читал только, что вам предложено обратить внимание на улучшение продовольствия вашей дружины.

— Да помилуйте, я пятнадцать лет был в службе и столько же в отставке, а до сих пор не читал и не слыхал, чтобы писались такие приказы, — говорил, задыхаясь от гнева, майор. — Я — человек больной, у меня печень страдает, я для службы здоровьем пожертвовал, я продал свое имение, чтобы сформировать дружину, и вот к чему все это привело!..

— Вы меня извините, майор, я никакого права не имею сомневаться в ваших словах, но все-таки должен вам сказать, что люди ваши не отличаются здоровьем, это я сам видел, и общий говор всех, что их дурно кормят.

— Да что же прикажете делать? Вот, посмотрите, я вам покажу все счеты свои, сколько на каждую роту выдаю. Я выдаю больше, чем отпускается из казны, вы сами это сейчас увидите.

При этом майор начал развертывать портфель свой и доставать из него какие-то бумаги.

— Я могу вам сказать, майор, что мы стоим здесь еще не в самых невыгодных обстоятельствах. Припасы доставать всегда можно, и отпускаемых на это денег достаточно. Взгляните на наших людей — на казаков, на пехоту, — вы не увидите ни одного изнуренного человека.

— И что же, вы не передерживаете ничего из съестных сумм?

— Могу вас уверить, что на щи с наваром, на три четверти фунта мяса на человека, на соль, на уксус, на перец и на кашу-размазню к ужину мы ничего не передерживаем противу положенного, напротив, даже от говядины у нас остается часть денег, на которые мы прежде прикупали крупу, а с осени закупили капусты на закваску. Теперь же, правда, чтобы давать по порядочной порции крутой каши к обеду, приходится в месяц приплатить несколько десятков рублей. Это роскошь, может быть, но роскошь спасительная, потому что горячая каша, крутая, составляет в холодное время славную припарку для солдатского желудка и предохраняет его от болезней. Впрочем, я этим вовсе не хочу сказать, чтобы тут было самопожертвование с нашей стороны: от заготовки фуража по справочным ценам мы всегда имеем деньги в остатке.

— А как вы даете хлеб?

— Сначала мы хлеб получали сухарями из комиссии, а с тех пор, как велено строить землянки и, значит, мы узнали, что остаемся на месте, мы начали принимать муку и печем хлеб сами в придорожной казарме; другие пекут в соседних деревнях.

— И вы выдаете хлеб сполна?

— Разумеется, во всяком случае, мне приятнее было бы сказать, что сполна, нежели говорить противное, — отвечал я, смеясь. — Впрочем, на этот раз действительно могу вас уверить, что солдат у нас всегда получает свои полные три фунта: четверть фунта они сами оставляют и делают себе из этого квас. Наше дело только о том заботиться, чтобы хлеб не был сыр и всегда хорошо выпечен.

— Ну, а сухари у вас тоже всегда хороши были?

— Сухари, не ровен час, попадались плохие, черные и с плесенью…

Пока мы толковали, майор успел разложить свои бумаги.

— Вот, посмотрите, — говорил он, — это счеты всех четырех рот. Вы отсюда увидите, — и он начал указывать на цифры, — что вот на эту роту за месяц следовало выдать четыреста пятьдесят рублей серебром, а я уже выдал пятьсот, на эту — тоже, на эту — тоже.

Тут он начал мне читать справочные цены продуктам, и я не мог не заметить ему, что некоторые цены были проставлены в счетах неверно. Не знаю, впрочем, что за ошибка тут вкралась и почему цены значились ниже, чем они были на самом деле.

— Все-таки вы видите, — продолжал майор, — вы сами находите, что я выдаю больше, чем следует, так скажите мне, научите меня, что же мне делать, чтобы мне не писали таких обидных приказов?

— Я полагаю, что надо настаивать, чтобы пища приготовлялась хорошо и чтобы припасы были также хорошими.

— А где их взять хороших, например говядину? Я вас спрашиваю.

— Из нас никто в этом не затруднялся до сих пор. Татары очень охотно сами водят свой скот на продажу.

— А у меня договорен подрядчик, так уж я не могу учить его, откуда брать скот.

— По крайней мере, вы можете наблюдать, чтобы от него не принимали дурной говядины.

— Ну уж извините, — отвечал майор с запальчивостью и хватаясь за свой правый бок, — этого уж слишком много. Я не могу сам принимать говядину.

— А я смотрю на это совсем иначе и не нахожу никакого стыда сам смотреть за тем, чем кормят людей, когда дело пойдет о том, чтобы спасти их от голода и болезней.

Майор, как видно, не мог