факта, сущности и явления, сознания и бытия», полагая, что эта элементарная диалектика может быть применима ко всякому виду и типу бытия (Личность и Абсолют. С. 586).

С. 62 – 63.* «Наш анализ слова начался с того, что толпа считает наиболее конкретным и реальным, а именно со звука; мы начали со звука, подлинно, реально произносимого и реально слышимого».

А.Ф. Лосев развивает реалистическую концепцию имени и слова, которую он все более уточнял и углублял в своих последующих работах. Наиболее эксплицитно эта реалистическая позиция выражена в работе «Вещь и имя», где утверждается:

«Реальный человек имеет дело с реальными вещами и реально их именует; имена же суть реальное свойство самих вещей. Поэтому, никак невозможно философу говорить, что ему неважно, существуют ли вещи или нет. Действительно, у философа, между прочим, должна быть и та точка зрения, которая заставляет его воздерживаться от суждения о вещах и оставаться всецело в сфере „принципов“ и „гипотез“. Но эта точка зрения недостаточна. Она должна быть обязательно сохранена как таковая, но к ней нужно прибавить еще и суждения о реальных вещах… Имена суть реальные свойства реальных вещей» (Бытие. Имя. Космос. С. 864).

С. 64.* «…мы задались вопросом о подлинном понимании через это слово некоего предмета».

Вопрос о возможности понимания предмета через слово был поставлен, по А.Ф. Лосеву, уже в платоновском «Кратиле», где речь идет о том, возможно ли понять сущность вещи, если «знаешь ее имя», или, другими словами, «могут ли имена быть орудиями познания вещей» (Лосев А.Ф. Комментарии // Платон. Сочинения. В 3 т. Т. 1. Μ., 1968. С. 603, 605). По мысли Лосева, позиция Платона по данному вопросу в этом диалоге сводится к тому, что правильность наименования предмета зависит от правильности интерпретации этого предмета, и что, следовательно, «истину вещей нужно узнавать из самих вещей», а не из образа (εικων), выражаемого именем (Там же. С. 596, 598).

С. 65.* «Чтобы перейти к слову как подлинной картине предмета, мы должны сначала взять его как чисто смысловую стихию, отбросивши фонему как необязательный и – в смысловом отношении – чисто случайный момент».

В результате диалектического развертывания этого тезиса, А.Ф. Лосев и получает свою основную дефиницию имени, имеющую принципиальное значение для обоснования имяславия:

«Именем мы и называем энергию сущности вещи, действующую и выражающуюся в какой-нибудь материи, хотя и не нуждающуюся в этой материи при своем самовыражении» (Лосев А.Ф. Философия имени. Наст. издание. С. 194).

С. 65.** «Тогда мы получим уже чистую ноэму…в виде некоего коррелята предмета в сфере понимания».

По мнению Л.А. Гоготишвили, понятие «чистой ноэмы» у А.Ф. Лосева аналогично понятию «внутренней формы» у А.А. Потебни (Гоготишвили Л.А. Примечания // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. Μ., 1990. С. 608).

3. Переход от ноэмы к идее; имя – орудие общения

С. 66.* «Так и определяется в большинстве… университетских курсов слово – как звуковой комплекс, объединенный каким-нибудь определенным значением».

О недостаточности определения слова как звука или комплекса звуков, обладающих определенным значением, см., напр.: Маслов Ю.С. Введение в языкознание. Μ., 1987. С. 86. См. также позицию А.А. Реформатского, призывавшего отказаться от ходячего представления о том, что «слова состоят из звуков», поскольку оно является дважды неправильным: 1) «слова состоят из морфем», 2) сами же морфемы «состоят не из звуков, а из фонем», в которые объединяются звуки речи (Реформатский А.А. Из истории отечественной фонологии. Μ., 1970. С. 401).

С. 67.* «Слово есть вырождение из узких рамок замкнутой индивидуальности».

По мысли А.Н. Портнова, А.Ф. Лосев пытается сформулировать здесь «идею диалектического единства того, что несколько позже и на совсем другом материале Л.С. Выготский назвал „единством общения и обобщения“» (Портнов А.Н. Язык и сознание. С. 327). По мысли же прот. Д. Лескина, в комментируемом суждении речь идет об общении в «идеально реалистическом смысле» (Лескин Д., прот. Метафизика слова и имени… С. 484 – 485).

С. 67.** «Имя предмета – арена встречи воспринимающего и воспринимаемого, вернее, познающего и познаваемого».

Здесь А.Ф. Лосев говорит о синергийности имени как центральной идее имяславия. В богословской интерпретации Лосева, Имя Божие и есть Богочеловеческая синергия, или встреча Божественной и человеческой энергий. См., напр.:

«Имя Божие и есть наивысшая конкретность, выражающая активную встречу двух энергий, Божественной и человеч<еской>» (Имя. С. 49).

Данной богословской интерпретации Имени как синергии и встречи, в ономатодоксии А.Ф. Лосева в формально-логическом плане соответствует лингвофилософское толкование имени (слова) как единства выражения (т.е. откровения, богоявления, энергии, говоря языком богословия) и понимания (истолкования, примышления, или επινοια – на языке богословия). Имя есть и «откровение Бога», и «επινοια» – резюмирует он воззрения свт. Григория Нисского. Оно есть «энергия сущности» (Там же. С. 38).

С. 68.* «Без слова и имени человек… несоборен».

Использование слова «соборный» в тексте данного философского трактата – один из неявных путей введения богословского (а более конкретно – экклезиологического, т.е. общецерковного) контекста рассмотрения имени. «Соборность» есть русскоязычный аналог «кафоличности» (от греч. καθολικος – всецелый, универсальный) как одного из четырех атрибутов Церкви, указанных в Никейском Символе веры (Василенко Л.И. Краткий религиозно-философский словарь. С. 198; Хоружий С.С. Хомяков и принцип соборности // Хоружий С.С. После перерыва: Пути русской философии. СПб., 1994. С. 19).

С. 68.** «Без слова и имени человек… чисто животный организм».

Интерпретация действительности как организма восходит к античной мифологии и диалектике,