Упала она, наверное, около пяти. Было еще светло и не жарко. Два часа спустя уже стемнело, похолодало, и начался дождь. Так она провела свою первую ночь в лесу. То, что индейцы не знают боли, она подтвердить не могла. Или все-таки не была индейцем? Когда ее нашли, у нее было переохлаждение.

Врач показал ей на рентгеновском снимке, что у нее в коленном суставе виден крошечный подъем, поэтому мениск так легко сместился. Это был просто вопрос времени, когда это случится в первый раз.

Мать пришла в больницу с букетом индейских перьев. Поставила их на окно. Бея сказала: убери, я хочу смотреть наружу. И разговаривать с тобой не хочу.

Мать сказала, что просидит с ней час, будет она разговаривать или нет. Но у нее к Бее есть важный вопрос. Только один. Хорошо, сказала Бея, один.

Она может взять фамилию как у матери или дальше оставаться Адлер. Дальше Адлер, сказала Бея.

Потом некоторое время Бея ходила на костылях. Колено так и не стало таким, как прежде. Ей больше нельзя было ездить на велосипеде.

– Мою мать так мучила совесть, что я получала практически все, что хотела. Кроме уроков верховой езды. На это не было денег. – Бея сделала долгую паузу. – Потому что отец нам ничего не присылал. Но тогда он, по крайней мере, еще иногда звонил. А потом она подала на него в суд.

– И он больше не звонил? – спросила я.

Она покачала головой.

– Он исчез. Ни адреса, ничего. У него якобы нет денег. Потому что как только какие-нибудь деньги появятся, они будут принадлежать моей матери. И какого черта ему тогда подавать признаки жизни. Вообще-то эти деньги должны принадлежать мне. Я сказала матери, что мне они не нужны. А она ответила, что тогда я должна выблевать всю еду и питье за последние семь лет.

– Так и сказала?

– Именно так – выблевать!

Мы смотрели на островок камыша перед нами. Там сидели две большие лягушки и глядели в разных направлениях.

– Они хотят прооперировать колено после лета, – сказала Бея.

Что думала Бея по этому поводу, я вполне могла себе представить. Я старалась держаться совершенно спокойно, как будто выманивала дикую лошадь из ее леса.

Бея задышала громче.

– Для этого мне снова нужно в больницу. Для операции на колене. Они там все разрежут и удалят этот нарост, и тогда мне придется какое-то время лежать. Была вероятность того, что все бы само срослось и мениск бы больше не выскакивал. – Она кашлянула. – Но не срослось.

– Я буду навещать тебя в больнице, – сказала я. А потом на секунду задержала дыхание – подумала, что сейчас дикая лошадь забьет копытами, изрыгая проклятия… Но Бея просто сказала:

– Окей.

Сумерки уже захватили сад. От земли тянуло легким запахом осени.

Мы все спали снаружи. Я – рядом с Юреком. Его дыхание звучало как-то по-другому, совсем не так, как дыхание Антонии, рядом с которой я часто спала. Дыхание Оле тоже звучало не так.

Когда Юрек делал вдох и выдох, моя грудь поднималась и опускалась в такт.

Я не знала, спал он или не спал, пока не спала я. Я не знала, кто под чье дыхание подстраивался.

Звезды вверху вообще ничего не знали о близости.

Утром Юрек проснулся первым. Когда я открыла глаза, он смотрел на меня. А мне было все равно.

– Поднимайся, Шарлотт Холмс! – прошептал он. – У меня есть секретная миссия. Операция «Дачный домик».

Мы, крадучись, прошли по мокрой утренней траве. До забора. Друг рядом с другом. Три раза переставить руки, два раза – ноги, два мгновения. Мы спрятались. Побежали, пригнувшись, дальше. У входа в домик Юрек огляделся. Глазами налетчика на банк. Нет ли фараонов, соседей, лис, хищных птиц, камер? Он подергал дверь.

– Заперто. Придется взрывать.

Он оторвал чеку от невидимой гранаты, бросил пустую пригоршню на крышу. Привлек меня к себе, под свой защитный плащ, который накинула на нас его рука. Его лицо было так близко. Я была как пылающая счастьем печка, где топят золото.

И дверь открылась.

– Как это?

– Тс-с! – сказал он и обвел домик своими пальцами-пистолетом. Прицелился в каждый угол, потом развернулся, встал спиной к стене. Он смотрел другие фильмы, не те, что я. И много.

– Ненормальный!

– Операция «Дачный домик» начата. Шарлотт Холмс, ваш выход. – Он локтем нажал на выключатель, потом зажег невидимую сигарету, закашлялся, бросил на пол, затушил ногой. – Я же не курю.

– Ты тоже хочешь стать актером?

– Почему «стать»?

Мы огляделись, но ничего примечательного не увидели. На полке несколько книжек, вроде тех, что уносила Стонущая мать. Мы посмотрели на обложки и захихикали. Мужчины обнимают женщин как-то очень неудобно. Прически у мужчин даже драматичнее, чем у женщин. Ветер дует справа и слева одновременно либо вообще из открытых, готовых к поцелую ртов. Там были сотни таких книжонок, бумага скорее коричневая, чем белая.

Кроме того, на полке стояло две книги с преданиями Рудных гор. «Рудные горы, как вы красивы!» и «Мир преданий Шварценберга». Я села на деревянную угловую скамейку и стала листать:

Ганс-котолов

Сосна-убийца у Йонасбаха

Всадник без головы на Козьей горе близ Цвёница

Огненная собака на кресте у Либштадта

Мопс в хижине

Кошка из пивоварни под Эльтерляйном

Дурачок из Либштадта

Злой дух шахты Оршель

Шахта у трех странных голов в Циннвальде

Бабенки из зарослей

Женщина из лесов Штайнбаха

Гнилые лужи в Диппольдисвальдер-Хайде

Заксенбургский бесенок

Грайзингская женщина, которая доила дурачков

Чмокающие чумные мертвецы

Шляпник на мельнице

Мертвая рука из Буххольца

Каменное сердце в Шварцвассере

Монаший теленок под Фрайбургом

И вот то, что я искала, – Стонущая мать. Страница 318.

Я пробежала глазами предание. Сын умер, она бродит по лесу, вдоль ручьев вблизи Грюнхайна.

– Ты знаешь, где Грюнхайн? – спросила я Юрека, который с горящими ушами читал какой-то потрепанный любовный роман.

– Что? Грюнхайн? Не, понятия не имею.

Я полистала книжку, посмотрела на переплет – бинго! Там была карта. Шиндельтанне, Хальбшпрунгплац, Траниченштайн, Шедельвюст, Хольцкроне. Вот! Грюнхайн! Не близко. Это я уже подозревала. Дед Аннушки мне с самого начала показался странным со своим тайным туннелем.