Большинство христианских лидеров, как духовных, так и светских, вплоть до самого императора, придерживались иного мнения. Их религия уже столетия зиждилась на вере, что истина едина. Есть лишь один правильный путь, все иные пути ложны. К божеству ведет лишь один путь – и именно тот, что обозначен в ортодоксальных христианских символах веры. Некоторые христиане, разумеется, соглашались, что религия – личное дело каждого и что принуждение в религиозных вопросах неуместно. Но другие демонстрировали полную нетерпимость к любым «инакомыслящим» – будь то иудеи, [272] язычники или другие христиане. И этой проблеме суждена была долгая жизнь. Ведь сила и власть христианской Церкви росла год от года – и уже скоро ей предстояло стать самым могущественным институтом Западного мира, институтом, который на много столетий переживет саму Римскую империю.

Некоторые ученые доказывают, что именно благодаря принуждению христианство успешно овладело всей империей[273]. С их точки зрения, язычники массово обращались в христианство именно потому, что их к этому в той или иной степени принуждали. Пользуясь своей новообретенной властью, христиане сумели навязать религиозному миру того времени свою волю.

Однако другие ученые полагают, что в этом есть неискоренимое внутреннее противоречие. Принуждением можно изменить поведение людей, но едва ли возможно изменить их взгляды. Вспомним, как язычники при Диоклетиане вынуждали христиан отрекаться от Христа. Многие христиане подчинялись императорским указам, выдавали по требованию свои священные Писания или приносили жертвы богам. Но как только гонениям настал конец, большинство из них вернулось к христианству. Ни из чего не следует, что с язычниками, лишенными права следовать культовым традициям своих предков, должно было выйти иначе. Можно было заставить их отказаться от жертвоприношений, но нельзя было заставить против воли принять бога христиан.

Кроме того – и это еще важнее, – у нас крайне мало свидетельств о том, что такое принуждение широко практиковалось. Известны отдельные случаи несомненного принуждения, в том числе мною описанные. Но ничто не позволяет думать, что христиане по всей империи разбивали головы язычникам, принуждая их уверовать во Христа. Вот почему Мишель Рене Зальцман, ученый, специализирующийся на Западной империи, пишет: «Трудно принять уверенность некоторых ученых в том, что физическое насилие и принуждение стали основной причиной распространения христианства»[274].

Ни одно столетие истории христианства не было так насыщено переменами, как четвертое. В 303 году римский император Диоклетиан объявил войну христианской Церкви и начал самое серьезное преследование христиан в античной истории. В 312 году в христианство обратился император Константин. В 313 году Константин и его соправитель Лициний издали указ о полной терпимости для всех религий, как языческих, так и христианской. В 325 году Константин председательствовал на Соборе епископов в Никее, призванном разрешить глубокие и сложные богословские вопросы своего времени. В 341 году христианский император Констанций II издал первый указ о запрете языческих религиозных практик. В 361 году на престол взошел язычник Юлиан – и провел девятнадцать месяцев в попытках подавить христианство и восстановить в правах язычество. В 363 году его сменил христианин Иовиан – и после этого языческих правителей в империи более не было. В 391–392 гг. император Феодосий, ревностный христианин, объявил все языческие практики вне закона и, таким образом, сделал христианство официальной государственной религией Римской империи. Государственной религией оно и оставалось до гибели империи – не только на Западе, где империя пала в V веке, но и на Востоке, где она господствовала еще тысячу лет. Так христианство стало величайшим, могущественнейшим общественным институтом западной цивилизации.

Вместе с ростом христианства росла и религиозная нетерпимость. Иногда она воплощалась в отвратительных действиях: насилии, подавлении, принуждении. Разумеется, христиане были не единственными нетерпимыми людьми на планете. Они и сами еще в начале IV века жестоко страдали от преследований и гонений. Кроме того, было бы ошибкой считать нетерпимыми большинство христиан. Безусловно, большая часть из них была по своим религиозным взглядам эксклюзивистами. Для них существовал лишь один бог и лишь один набор верных религиозных верований и ритуальных практик (хотя о том, какие это верования и практики, сами они ожесточенно друг с другом спорили). Любые другие пути к истине были для них исключены. Однако, как и иудеи, многие христиане не делали из эксклюзивности своей религии выводов, ведущих к нетерпимости.

К концу IV столетия христианами была примерно половина населения империи. Триумфалистский дискурс, воспевающий победоносное шествие христианства, говорит об этом историческом факте как о великой победе. Однако не стоит забывать: вторая половина империи христианской все же не была. От 5 до 7 % населения составляли иудеи; остальные были язычниками. И, хотя иногда христиане применяли насилие, большую часть времени, в большинстве мест все эти люди – иудеи, язычники и христиане – мирно сосуществовали вместе. Неверно думать, что законы, принятые Феодосием, время от времени воплощаемые в жизнь чиновниками вроде Матерна Кинегия и иногда приводившие к оправданию вспышек насилия, сокрушили язычество и заставили всех последователей традиционных религий уйти в подполье.

Напротив: как весьма изящно доказывает в своих многочисленных публикациях принстонский историк Питер Браун, язычники и христиане в IV–V столетиях по большей части приспосабливались друг к другу и в целом мирно жили, действовали и трудились бок о бок.

Именно так обстояло дело в высших эшелонах власти, у обитателей которых были заботы и понасущнее религиозного единомыслия. Прежде всего, им нужно было управлять империей. А для этого требовалось собирать налоги, подавлять внутренние беспорядки, защищать границы. Лидеры империи были политиками и понимали, что для эффективного управления страной без компромиссов не обойтись. Говоря словами Брауна, когда дело доходило до осуществления их заветных целей, эти правители прекрасно владели «искусством возможного»[275]. А цели у правящей элиты – и у язычников, и у христиан – были одни. Браун и другие убедительно показывают, что у образованных христиан из высшего класса было больше общего с собратьями-язычниками, чем с необразованными единоверцами из низших слоев.