Из других развлечений, в новом цеху термостат напрягал для отжига быстрореза, спецстали для космоса. Длинная узкая печь, через которую по рольгангу ползли пачки этого сверхдорогого металла. Очень уж они в процессе кудрявились, после чего загнувшийся конец, иногда свернувшийся в кольцо, упирался во что-то, и пачка намертво застревала, как и все те, что шли за ней. По технологии надо было отключить печь и лезть разбирать затор уже в холодную. Минус пять-шесть часов… Так что лезли в горячую, с риском превратиться в подрумяненную ветчину. Правда, направляли на горловину печи ветродуй, чтобы хоть чем-то было дышать и температура хотя бы у входа поменьше была, брали кувалду, одевали толстую войлочную куртку и такие же брюки, обливались водой, непременно матерились (реально легче становилось) и шли разбуривать. Исключительно яркие остались впечатления. Особенно круто было, когда вслед за первой пачкой бурилась вторая, а то и третья. Бывало и такое.

М-да… Впрочем, из девяти покойников, которые нарисовались в цеху за первые шесть месяцев 1989 года, после чего автор с завода уволился и ушёл на вольные хлеба (стандартная норма по жмурикам для нашего производства), пара человек погибла просто от того, что их задавило гружённой металлопрокатом тележкой. Ну… как «тележкой»? Телегой, на которой лежало тонн 40–50. Инерция большая, люди были пьяные, а этот агрегат, если из нового цеха в старый пошёл, его просто так уже не остановишь. Благо их на путях две стояло – за одной сдуру присел добрать градус, чтобы мастер не увидел, другую не видишь. А что на ней звонок верещит, так цех же. Когда в старом цеху катают, грохот такой, что в двух шагах ничего не слышно. Ну и… Кто виноват? Никто. Не пей на работе. Что в новом цеху бывало редко, а в старом, с его кадрами, которые по части литража могли Михаилу Ефремову изрядную фору дать, сплошь и рядом. Отчего и травмы, а также причины смертельных исходов там были специфические.

К примеру, тамошние вальцовщики были почти смертниками, и это знали. Вальцовщик ведь на прокатных станах старого типа что делать должен? Это на новых всё на автоматике. А на старых он должен летящую со скоростью курьерского поезда полосу металлопроката, раскалённого докрасна, поймать клещами и направить в нужный калибр, в зависимости от того, какой профиль прутка в итоге должен получиться. А если он промахнулся, тогда конец полосы упирается в станину, и она начинает петлями виться, улетая иногда под самый потолок, после чего обрушивается на всё, что находится внизу, включая этого самого растяпу. Вариант второй – она прошивает его насквозь, и тут уж как повезёт. К примеру, у одного бедолаги она прошила не его самого, а мотню его безразмерных, напоминавших казацкие шаровары штанов, и пока она вся через них не просвистела, он стоически не двигался и даже не орал. Ну всё опалило, ожоги были страшные, но хоть не переломался. А мог бы.

Ну и, наконец, самая простая тема: где в старом цеху заготовки катали, похожие на толстенные брёвна… Там карманы, куда они падали, были на уровне пола. Соответственно, нырнуть в них, особенно спьяну, споткнувшись или поскользнувшись, было делом столь же элементарным, сколь катастрофическим по последствиям. Несколько тонн только что прокатанного, ещё красного, светящегося от температуры металла. Падаешь на них и… Вот поэтому автор на работе не пил, не пьёт и людей сильно пьющих терпеть не может. Насмотрелся, что в итоге бывает. И тут безо всякого снисхождения. Причём это ещё в 80-х на его заводе наркоманов не было! Хватало водки и последствий от неё. Впрочем, нет худа без добра. В 90-х и в последующей жизни, до сего времени, опыт «Серпа и молота» его выручал. Пугать было бесполезно – пуганый. С металлургами-цеховиками это бывает. Закалка хорошая. Не зря Назарбаев на доменных печах в юности стоял. Впрочем, у них и у сталеваров своя специфика. Если что, пих человека в жидкий металл, нырь, и нету его. Совсем нету. Такая уж это специальность…

* * *

Вот так бывает. Писал, писал и случайно стёр текст. Восстанавливать нет сил, но хоть вкратце вспомнить, что там было. Про музеи писал, картинные галереи, замки и соборы, в которых побывал на протяжении последнего полувека с лишним, странствуя по свету. Про зоопарки и ботанические сады, аквариумы и океанариумы, парки и национальные парки. Что где видел, что где особенно понравилось… Больше тридцати стран, десятки городов. Кто-то коллекционирует в этой жизни деньги, а кто-то особняки. Кто-то бары, кто-то женщин (или мужчин – бывает и такое). Кому-то интересны яхты или лимузины. Драгоценности или антиквариат. Что до автора, ему всю жизнь был интересен этот мир. Столько красивых мест, потрясающих музеев и памятников, изумительно сохранившихся старинных или, напротив, сверхсовременных, словно из будущего, городов… Ну, впрочем, каждому своё.

Что всегда бесило, так это люди, особенно часто встречающиеся во власти, которые всё окружающее и всех окружающих рассматривают исключительно с одной единственной точки зрения: сколько из них можно выжать денег. На всё остальное им, как правило, плевать. На чужой труд и чужие достижения тоже. Вкуса у них нет, такта нет, совести нет и ума, говоря по чести, не слишком много. Так что всё, что они в этой жизни делают, вызывает массовую искреннюю ненависть к ним самим и недоброжелательство к их покровителям, которые, впрочем, это видели в гробу в белых тапочках, иначе бы своих «эффективных менеджеров» во все дырки не пихали и на все посты не назначали. Притом, как бы эти короеды и спиногрызы ни размножились и сколько бы они ни прогадили, не разворовали и не уничтожили, много чего в этом мире ещё осталось. Странно, но факт.

И хотя и рукописи горят, и храмы, и только доносы и анонимки остаются подшитыми в дела расстрелянных и сосланных гениев, да Геростраты едва ли не толпами ходят по планете, но и новое появляется, иногда не хуже прежнего, и старое кое-где сохраняют, хотя и не всё. Жаль, что так мало, но и это лучше, чем ничего. Меняется государственный строй и исчезает ещё недавно казавшаяся вечной идеология, запрещают и вновь разрешают религию, новые лидеры появляются неизвестно откуда, а прежние уходят в безвестность, но, по большому счёту, всё на этом свете остаётся прежним. Хотя, конечно, ничто не вечно под луной, и, судя по руинам громадных городов с их храмами, дворцами и гробницами, засыпанными песком и