– Все к черту переворачивайте, – велел Зотов, обводя взглядом фронт предстоящих работ. – Постель, одежду, карманы. Распарывайте швы, выворачивайте обувь, проверяйте под стельками.

Управились минут за пять. На перерытую койку легла кучка находок, ничего примечательного, обычный набор мужика средних лет: бритва, помазок, треснувшее зеркальце, сменное белье, перочинный нож с перламутровой рукояткой, перья для ручки, моток проволоки, денег россыпью общей суммой сто двадцать рублей сорок копеек, портянки и мыла кусок. В чемодане нашлись документы, удостоверяющие личность командира РККА на имя Аверина Аркадия Степановича, интенданта третьего ранга, 1897 года рождения, призванного в городе Тула, различные справки, вещевая книжка, и о чудо, партбилет РКПб в потертой красной обложке за номером 153457. Ничего себе!

Зотов пристально посмотрел на Решетова.

– Никит, вот ты, человек не трусливого десятка, боевой офицер.

– Я такой, – без ложной скромности подтвердил Решетов.

– А из окружения с документами вышел?

– Отстань.

– Честно.

– Потерял, – Решетов отвернулся и заскучал. – Или украли. Люди пошли... Чуть зазеваешься, последнее умыкнут. Был у меня один случай…

–Без подробностей.

Решетов обиженно засопел.

– У тебя украли, а Аркаша с полным набором.

–Хер ли, герой.

– Рисковый парень, – предположил Карпин. – Или дурак, одно другому не мешает. С партбилетом по немецким тылам.

– Нет, ну удостоверение личности я еще понимаю, – Зотов в задумчивости полистал маленькую книжечку. – Интендант третьего ранга, птица не особенно высокого полета. По-нормальному это кто, старлей?

– Капитан, – поправил Решетов.

– Я и говорю. Ничего страшного капитану в плену не грозит, на равных правах. Но партбилет - это почитай смертный приговор, сами знаете, как в начале войны партийных из колонн военнопленных выводили и у дороги стреляли. До первого патруля. Огромный риск, и ради чего? Цель должна быть соразмерной. – Зотов изобразил руками весы. – На одной чаше цель, на другой твоя жизнь.

– Аркаше нужна была чистая биография, – предположил Решетов. – Чтобы комар носа не подточил. В партизанах особо не проверяют, все больше на слово верят, но все равно, так надежнее, ты не пойми какой хер с горы, а человек, сохранивший в окружении партбилет. Высокие должности и тепленькие места обеспечены. Что на Аркашином примере и видим.

– Хорошая версия, – согласился Зотов.

– У меня еще одна есть, – поделился Карпин. – А если бумажки состряпаны абвером? Типографии у сволочей, закачаешься, нам на занятиях показывали, без бутылки не отличишь.

– Не исключено, – Зотов принялся изучать удостоверение. Серая шершавая обложка с тиснеными буквами и звездой, шрифт стандартный, серия, номер. Фотография пухлощекого, сытого, довольного жизнью Аверина. Бумага родная, желтая, из отходов. Немцы на белую шлепают, с жиру бесясь. Печати размытые, буквы косые, а немцы аккуратисты, у них по линеечке все. Невдомек гансикам, небрежности эти специально допущены, чтобы при проверке документов любой солдатик почуял неладное. Тут никаких признаков абвера, ни единой зацепочки. Зотов бросил корочки на одеяло и сказал:

– Чистые документики, не подделка.

– А ты эксперт? – парировал Решетов.

– Не особо.

– Ну вот.

– Еще странность видите?

– Немецкого кителя с железными крестами нет?

– Нет самых личных вещей, – в тон ответил Зотов. – Ничего, связывающего с прежней жизнью: фотокарточек жены и детей, ключа от дома, писем, вышитого носового платка. Ничего. Человек без прошлого.

– Разведчики, уходя на задание, оставляют личные вещи, – насупился Карпин.

– А партбилет берут?

– Нет, конечно.

– Вот я и говорю, странно все это.

– Ничего странного,– Решетов обвел склад тяжелым, каменным взглядом. – Аверин - немецкий агент с липовыми документами и легендой, обученный убивать. Сколько парней положил? Моих парней. Эх, такие бойцы были, такие бойцы… Я с ними с первых дней, в боях, в отступлении, мы последний кусок гнилой конины делили, а он… тварь!

Решетов в бессильной ярости врезал кулаком в стену и застыл мрачным надгробием. Желваки играли на узком, заросшем щетиной лице. С разбитых костяшекна пол капнула тягучая, багровая кровь. Землянка погрузилась в тягостное молчание. Решетов зловеще улыбнулся и, словно очнувшись, хлопнул Зотова по плечу.

– Ничего, Витя, ты его завалил. Я должен был, да чего уж теперь, главное, срезали мразь, и больше никто не умрет. Крути дырку для ордена! Уступаю, он у тебя поди первый.

– Юбилейные медали считаются? – отшутился Зотов. Свои ордена он надевал всего один раз, на вручении. Обратная сторона работы. Мундир, награды, а толку? Дома перед зеркалом повертеться. Остается завидовать щеголеватым офицерам, кружащим головы барышням в городских скверах под звуки оркестра. – Рано дырки крутить, чую это еще не конец.

– Да брось, – фыркнул Решетов.

– Точно тебе говорю, – Зотов понизил голос, хотя вряд ли кто-то мог их услышать. – На первый взгляд, вроде все сходится, честь по чести:Аверин - немецкий агент с задачей уничтожить одну из боевых групп отряда «За Родину», в данном случае твою. Между жертвами четкая связь: принадлежность, способ убийства, вырезанные знаки. Исполнитель однозначно Аверин. Взят с поличным при покушении на убийство, установлено, откуда у цифр ноги растут. Тут вопросов нет, кроме как почему член партии увлекался чтением Ветхого завета и резал людей.

– Тогда чего тебе надо? Радуйся.

– Из цепочки смертей выпадают Твердовский и Валька Горшуков.

– Твердовский – проба пера, – предположил Карпин. – Большая шишка в отряде, почему бы не начать именно с него?

– Особист мог что–то нарыть на Аркашу, – вставил Решетов. – А тут очень удобно подвернулись вы.

– Выходит, с Волги можно обвинения снять? – Карпин подался вперед.

– Не торопись, – остудил Зотов. – С этим успеем. Допустим уговорили, Твердовского устранил Аверин по неизвестной причине. Примем как версию. А Валька?

– Случайный свидетель? – парировал Решетов.

– Подельник? – пожал плечами Карпин.

– Гадание на кофейной гуще, – отмахнулся Зотов. Сейчас он больше всего жалел о том, что Аверина не взяли живым, столько бы сразу разрешили проблем. Разговорить арестованного он бы сумел, опыт не малый, способов масса, а время нынче жестокое.

– Сам себя накручиваешь, зачем? – возмутился Решетов. – Дело сделано, наслаждайся победой, расслабься. Что тебе еще надо? Нучто?

– Не люблю, когда вопросы остаются без ответов. Неуютно от этого. Ощущение не оконченной работы.

– Странный ты.

– Уж какой есть.

Снаружи донеслись приглушенные голоса и