Царь оглянулся, словно собираясь поделиться с полководцем секретом. Стражники с бесстрастными лицами изображали из себя глухих.

– Истрать все, что у тебя есть. Все – до последнего человека, до последней монеты. Еще одного поражения я не переживу. Ты понимаешь? В Афинах ставят пьесы… показывают меня и моего отца, обращающегося ко мне словами, которых он никогда не произносил. Это уж слишком. Обрушь на них мой гнев, и я сделаю тебя царем.

* * *

Люди хватались за все, что попадало под руку. Огромный корабль проскользнул, как камень, почти бесшумно по илистому дну и врезался носом в берег.

На ногах не устоял никто. Мачта сломалась ровно у основания и грохнулась на корму, раздавив одного из кормчих. Несчастный вскрикнул, а корабль продолжил движение, производя странный, напоминающий стон звук, становившийся громче и громче. Перикл, пошатываясь, поднялся на ноги. Перед его изумленным взором нос триеры поднимался выше и выше, словно вырвавшийся из воды кит. Палуба скрипела и содрогалась под ногами. Это напомнило ему верховую езду, и он вскинул щит и заревел громко и восторженно. Некоторые посмотрели на него как на сумасшедшего, но он только ухмыльнулся в ответ.

Корабль хрустнул. Что-то в нем надломилось – скорее всего, сама килевая балка, которая и удерживала всю конструкцию. За тяжелым глухим ударом последовала серия коротких скрипучих звуков, после которых триера наконец замерла, как будто крушившая ее буря умчалась дальше. Перикл чувствовал – судно, которое он знал и любил, в море больше не выйдет.

Выбравшиеся из трюма гребцы растерянно оглядывались, смущенные странным наклоном палубы и видом упавшей мачты. Все они держали в руках короткие мечи, многие также несли щиты. Они, конечно, отличались от дисциплинированных, защищенных поножами, шлемами и нагрудниками гоплитов, но настроены были так же решительно. Их корабль был мертв, и они стали воинами.

Перикл спрыгнул на землю вместе со всеми и, обернувшись, еще раз посмотрел на триеру. Пропахав тараном берег, она упокоилась между похожими на застывшие волны валами. Киль, хребет корабля, переломился в двух местах. Похоже, это и впрямь был конец. Перикл опустился на колено и собрал горсточку земли. Его брат погиб на персидском берегу. Возможно, какая-то часть его духа все еще пребывала здесь.

– Привет, Арифрон, – прошептал Перикл. – Я вернулся.

Люди с его корабля выстроились позади рядов гоплитов, добавив две сотни мечей к шестистам Эфиальта. Пришедшие со второй волной корабли все еще искали подходящие для высадки места. Повернувшись, Перикл увидел идущего вдоль первой шеренги Эфиальта. Рядом с ним шагал Аттикос, сумевший завоевать доверие стратега.

Подойдя ближе, Эфиальт остановился и посмотрел в сторону персов, спешащих вступить с греками в бой. Вытирая струящийся по разгоряченному лицу пот, стратег сжимал и разжимал пальцы на рукояти лежащего в ножнах меча. Перикл поднял голову в знак приветствия, но ответил ему Аттикос, с интересом наблюдавший за тем, как лохаги выравнивают шеренги гоплитов и гребцов.

– Как в старые добрые времена, куриос? Помнишь Скирос? Тот остров, с которого твоя жена.

Ответить на это было нечего, тем более что рядом находился Эфиальт. Перикл почувствовал злобу в голосе Аттикоса и взглянул на стратега. Высокомерия у него явно поубавилось, и хотя он облачился в доспехи гоплита с прекрасным гребнем на шлеме и новым, отливавшим золотом блестящим щитом, было видно, что ему не по себе. Теперь Перикл понял, почему Эфиальт держит рядом с собой Аттикоса. В отличие от многих других, стратег никогда раньше не сталкивался с персами в бою и, конечно, испугался. В этот раз у Перикла было перед ним преимущество.

– Если у них есть хоть капля здравого смысла, – сказал Перикл, – они ударят как можно быстрее и сильнее. Мы получаем подкрепление с каждым пришедшим кораблем, они же будут только слабеть. Вот почему их цель – сокрушить нас первым ударом.

Перикл адресовал свои слова Эфиальту, полагая, что тот будет признателен за поддержку. Однако стратег дернул головой, как будто его ужалили, и метнул в него свирепый взгляд.

– Мы здесь беззащитны, без подкрепления. Я уже начинаю думать, не умышленно ли Кимон отправил меня первым?

Такого возмутительного обвинения Перикл не ожидал даже от Эфиальта. Никто ведь не заставлял его мчаться впереди остальных. Но кому-то в любом случае нужно было высадиться первым и удержать позицию. Да, дело неблагодарное, но…

Впереди зазвучали рога, и Аттикос пробормотал что-то, наклонившись к своему хозяину. Кивнув, Эфиальт встал в первую шеренгу укрытых щитами гоплитов.

Персы шли в бодром ритме, и в сухом, чистом воздухе Перикл мог разглядеть каждую деталь их снаряжения, от щитов до белых стеганых панцирей. Он видел их завитые бороды и красные губы. Наверное, им пришлось бежать сюда откуда-то издалека, с наблюдательного поста на холме через всю долину. Возможно, они устали, хотя никаких признаков этого заметно не было. Фланги наступающего строя составляли лучники, заметив которых Перикл нервно сглотнул и обратился с молитвой к Аресу и Афине.

Останавливаться, оценивать силы противника, определять тактику они не собирались. Расчет персов был ясен: пользуясь численным преимуществом, как можно быстрее сбросить греков в реку.

В ответ шеренги гоплитов сомкнули щиты. Их задача была также проста: выстоять, удержать позицию и тем самым дать другим возможность высадиться и прийти на помощь.

Прежде чем опустить шлем, Перикл еще раз оглянулся. Подошедшие за ними корабли покачивались на мелководье и отнюдь не торопились бросаться с ходу на берег. Он понял, что начинать сражение придется без подкрепления, и бросил взгляд влево и вправо от себя. Зенон стоял неподалеку, держа щит, который смастерил для него Анаксагор. Сам Анаксагор возвышался над шеренгой в разбитом шлеме, который он укрепил свинцом. Шлем блестел не хуже серебряного, хотя и мог расколоться от одного крепкого удара. Чуть дальше стоял Эпикл, как всегда присматривавший за сыном ушедшего друга. Все эти хорошие люди могли погибнуть только лишь ради того, чтобы удержать клочок земли на берегу реки, которую никто из них не видел до сегодняшнего утра.

34

Полк «бессмертных» приближался к ним быстрым шагом. Из-за холма в туманной дали выдвигался второй, – казалось, это муравьи тащат на спинах блеклые листья. Возможности персов ограничивала необходимость защищать протяженный участок берега, а возможно, и двух. Перикл знал, что он – острие копья и земля, на которой он стоит, это место, с которого им нельзя сойти.

Персы шли хорошим темпом, а вот восемьсот греков переминались и готовились. Внимание Перикла привлек один гоплит без пальцев, привязывавший копье к руке, чтобы его нельзя было выбить.

На