После трех дней поста я избавляюсь от мыслей о почестях и наградах, чинах и жалованье. После пяти дней поста я избавляюсь от мыслей о хвале и хуле, мастерстве и неумении. А после семи дней поста я достигаю такой сосредоточенности духа, что забываю о самом себе. Тогда для меня перестает существовать царский двор. Мое искусство захватывает меня всего, а все, что отвлекает меня, перестает существовать для меня. Только тогда я отправляюсь в лес и вглядываюсь в небесную природу деревьев, стараясь отыскать совершенный материал. Вот тут я вижу воочию в дереве готовую раму и берусь за работу. А если работа не получается, я откладываю ее. Когда же я тружусь, небесное соединяется с небесным – не оттого ли работа моя кажется как бы божественной?

Чжуан-цзы

Вдохновение художника может быть как человеческой, так и духовной благодатью, равно как и комбинацией обеих. Достижение успехов в искусстве невозможно без форм интеллектуального, эмоционального и физического смирения, соответствующих той области искусства, которой посвящает себя художник. Этот вид смирения можно, пожалуй, назвать профессиональным смирением. Некоторым художникам удается на деле изничтожить себя, обеспечив тем самым выполнение необходимого предварительного условия для обретения объединяющего познания божественной Основой. Например, Фра Анжелико[490] готовился к работе, творя молитвы и медитируя, а вышеприведенная цитата из Чжуан-цзы показывает, насколько религиозно (а не просто профессионально) подходил даосский мастер к своему ремеслу.

К слову, механизация несовместима с вдохновением. Ремесленник – если угодно, поденщик, а не художник – обычно выполняет свою работу очень плохо. Впрочем, если он, подобно краснодеревщику Цину, по-настоящему любит свой труд и готов на все ради вдохновения, такой ремесленник способен создать (и порой действительно создает) произведение настолько прекрасное, что оно кажется «как бы божественным». Среди многочисленных преимуществ автоматических станков обыкновенно подчеркивается, что они попросту не могут ошибаться. Правда, за все преимущества нужно платить, и платой за неумение ошибаться является отсутствие благодати. Управляющий таким станком человек совершенно глух к любой форме эстетического вдохновения, будь то человеческого или подлинно духовного происхождения. «Промышленность без искусства – это дикость»; автор этой фразы Рёскин[491], по сути, клеветал на животный мир. Деятельные птица или насекомое вдохновляются в своих трудах неодолимой животной благодатью инстинкта – Дао в них проявляется на уровне сразу за физиологическим. Рабочий, который стоит у станка, неспособного ошибаться и отлученного от благодати, трудится в сотворенной человеком вселенной пунктуальных автоматов – вселенной, которая на любом уровне (животном, человеческом, духовном) полностью вне области действия Дао.

Здесь полезно будем вспомнить те неожиданные богоявления, которые иногда наблюдают дети и взрослые, поэты и филистеры, люди образованные и не слишком уточненные. У всех есть нечто общее – они совершенно не были готовы к произошедшему. Это нежданное пролитие благодати, воодушевившиее стольких авторов к созданию произведений литературы и живописи (часть из них поистине великолепна, а другая часть, если вдохновение не было подкреплено врожденным талантом, до смешного бездарна), случается, как правило, в одном или втором из двух основных вариантов события: либо перед нами внезапное и поразительное восприятие абсолютной Реальности как Любви, Света и Блаженства, либо не менее острое и повергающее в трепет ощущение темной, непостижимой, вселяющей ужас Силы. Вордсворт облек свой опыт познания обеих сторон божественной Основы в памятные строки.

Когда-то все ручьи, луга, леса

Великим дивом представлялись мне;

Вода, земля и небеса

Сияли, как в прекрасном сне,

И всюду мне являлись чудеса…[492]

Это видение было далеко не единственным.

Собою горд, и весла погрузил

В молчанье вод озерных. Мой челнок,

Как лебедь, приподнялся на волне,

И в тот же миг из-за прибрежных скал

Огромного утеса голова

Вдруг показалась, и росла, росла,

Пока, воздвигнувшись во весь свой рост,

Сей исполин меж небом и землей

Не встал…

С тех пор

Прошло немало дней, а я никак

Забыть то зрелище не мог. Неясных

И смутных образов был полон ум.

Неведомые формы бытия

Из темноты вставали. Как назвать

Тот мрак, я сам не знал. Я был один,

Покинут всеми…[493]

Примечательно, что примитивный разум с готовностью воспринимает именно вторую сторону Реальности. Грозное Божество, которому в конце концов покоряется Иов, есть «неведомая форма бытия», и для нее наиболее характерны такие творения, как Бегемот и Левиафан. Этот Бог призывает, по словам Кьеркегора, к «телеологическому устранению морали»[494], преимущественно в форме кровавых жертвоприношений, в том числе человеческих. Индуистская богиня Кали в своих наиболее страшных обликах предстает еще одним проявлением неведомого бытия. Многие современные дикари воспринимают и теологически рационализируют божественную Основу как абсолютную неумолимую Силу, в честь которой следует приносить искупительные жертвы и которую следует, если получится, использовать к своей выгоде при помощи черной магии.

Мнить Бога просто Силой, а не сочетанием Силы, Любви и Мудрости, вполне свойственно обычному, «невозрожденному» человеку. Лишь полностью бескорыстные люди способны эмпирическим путем прийти к пониманию того, что все, вопреки обстоятельствам, «будет хорошо» – что, в некотором смысле, все уже хорошо. Руми говорил: «Тот, кто хочет быть собеседником Господа, пусть сначала побудет собеседником святых»[495]. Только люди с восприятием святых могут непосредственно познавать божественную Реальность как проявление любящей, сострадательной и мудрой силы. Остальные еще не настолько развились духовно, чтобы совершить нечто более значительное, чем принятие на веру результатов изысканий просветленных умов. Если бы не оставленные просветленными сочинения, мы были бы склонны согласиться с Иовом и дикарями.

Вдохновение нам мешает, и ранее, чем мы успеваем подумать о нем, оно уже ощущается; когда же оно испытано, только от нас зависит, либо мы ему подчинимся и последуем его указаниям, либо воспротивимся и его отвергнем. Вдохновение приходит к нам самостоятельно, однако оно не может заставить нас себе подчиниться.

Святой Франциск Сальский

Наша свободная воля может встать на пути вдохновения, так что, когда благоприятный ветер Божьей благодати наполняет паруса нашей души, в наших силах остаться в неподвижности и тем ослабить действие ветра; но, если наш дух устремится по ветру и успешно закончит плавание, помните, не наша заслуга в том, что ветер подул; не наша заслуга в том, что он наполнил паруса, и не наша заслуга в том, что корабль нашего сердца сдвинулся с места; мы просто покорились порыву ветра, согласились с его направлением и позволили