Святой Франциск Сальский

Милость Божия необходима для спасения; то же самое можно сказать о свободе воле; но милость сулит спасение, а свободная воля его обретает. Потому не должно распределять благой труд между милостью и свободной волей; сей труд выполняется единым и неделимым действием обеих – целиком милостью Господней и целиком свободной волей, и вторая трудится по воодушевлению первой.

Святой Бернард

Святой Бернард различает voluntas communis (общую волю) и voluntas propria (свою волю). Voluntas communis – это общая воля в двух смыслах, как принадлежащая всем и как присущая равно человеку и Богу. В практическом выражении ее можно уподобить милосердию и любви к ближнему. Voluntas propria – это личная воля, корень всех зол и грехов. В своем познавательном проявлении voluntas propria тождественна sensum proprium (своему смыслу), то есть личному мнению, которым человек дорожит, поскольку это его точка зрения и, следовательно, она всегда нравственно ошибочна, хотя теоретически может быть верной.

Два студента Парижского университета пришли в гости к Рейсбруку и попросили его поделиться короткой фразой, которая могла бы стать девизом их жизни. «Vos estis tarn sancti sicut vultis», – ответил Рейсбрук. – (Пер.) Ты свят настолько, насколько сам того хочешь.

Бог действует по мере той готовности, которую Он находит. Его действие в человеке иное, чем в камне[496].

Майстер Экхарт

Воля обладает всякой властью; она творит рай и преисподнюю, ибо преисподняя там, где воля творения отвратилась от Бога, а рай только там, где воля творения действует заодно с Богом.

Уильям Лоу

О человек, взгляни на себя! Вот стоишь ты в самой гуще отчаянной вечной схватки добра со злом; вся природа постоянно трудится во имя великого искупления; весь сотворенный мир корчится в муках и усердно пытает добиться освобождения от тщеты времен; так пристало ли тебе пребывать в спячке? Все, что зришь ты или слышишь, порождено вечным светом или вечной тьмой; ибо как все наше время делится между днем и ночью, так и все наши мысли, слова и деяния делятся между адом и раем. Куда бы ни шел ты, что бы ты ни делал, о чем бы ни думал, суждено тебе быть в услужении либо рая, либо ада. Нельзя тебе пребывать в покое, ибо обитаешь ты среди непрестанных трудов бренной и вечной природе; если не к добру обращены твои помыслы, то зло, разлитое в природе, увлекает тебя за собой. В тебе таятся глубины и высоты вечности, так что, трудясь в доме своем, в поле, мастерской или в церкви, ты сеешь то, что дает всходы, которые предстоит пожать вечности.

Уильям Лоу

Где кончается тварь, там начинается Бог. И Бог не желает от тебя ничего, кроме того, чтобы ты вышел из себя самого, поскольку ты тварь, и дал бы Богу быть в тебе Богом[497].

Майстер Экхарт

Для тех, кто получает удовольствие от теологических рассуждений, основанных на текстах священных книг и догматических постулатах, существуют тысячи страниц, исписанных католиками и протестантами в спорах о благодати, труде, вере и справедливости. А к услугам занимающихся сравнением религий ученые комментарии к «Бхагавад-гите», сочинениям Рамануджи[498] и поздних вишнуитов, доктрина благодати которых поразительно схожа с учением Лютера; также имеются буддийские притчи, в которых старательно излагается развитие этой религии от мнения сторонников Хинаяны, будто спасение есть плод усердного самосовершенствования, до убежденности приверженцев махаяны в том, что спасения нельзя достичь без милости Изначального Будды, внутреннее сознание и «великое сострадательное сердце» которого составляют вечную Таковость мира. Что касается всех остальных, то, как мне кажется, вышеприведенные цитаты из произведений христианских и ранних даосских авторов дают вполне достаточное представление о зримых проявлениях благодати и вдохновения, а также об их связи со зримыми проявлениями свободы воли.

Глава 11

Добро и зло

Желание – исходное, задаваемое от рождения проявление нашего сознания; мы появляемся на свет с симпатиями и антипатиями, побуждениями и волениями. Сначала бессознательно, а потом осознанно мы оцениваем все подряд как хорошее или плохое. Чуть позже мы открываем для себя понятие долга. «Вот это хорошо и должно быть сделано, а это плохо и этого делать не нужно».

Далеко не все оценки одинаково верны. Природа заставляет нас оценивать явления, которые посредством наших желаний или неприязни воспринимаются как хорошие или плохие. Очень часто мы сталкиваемся с тем, что вердикт нашего внутреннего «верховного суда» отличается от быстрого и легкомысленного решения внутреннего же «суда первой инстанции». Из нашего знания о самих себе, о наших ближних и о мире в целом мы склонны допускать, что явление, поначалу как будто доброе, может в итоге (или в более широком контексте) оказаться злом; а то, что поначалу кажется злом, может оказаться добром, и мы сочтем, что просто обязаны совершить такое действие.

Когда мы говорим, что кого-то посетило пронзительное нравственное озарение, обычно имеется в виду, что этот человек выносит здравые суждения о моральных ценностях, что он способен опознать хорошее и доброе, способен предугадать благие или скверные последствия действий. Когда говорят, что человек обладает сильным в нравственном отношении характером, подразумевают, что он готов действовать в соответствии со своим озарением, пусть последнее открывает малоприятные и даже по-настоящему болезненные истины, которые расходятся с первоначальными, спонтанными оценками.

В реальной жизни нравственное озарение никогда не является сугубо личным делом. Судья, продолжая юридическую метафору, отправляет закон и руководствуется прецедентом. Иными словами, каждый человек – член общества, в котором существует нравственный кодекс, основанный на представлениях предшествующих поколений о том, что такое добро и что действительно оказалось таковым в конечном счете. Как правило, большинство членов любого сообщества подчиняется общепринятому нравственному кодексу; отдельные личности отвергают либо весь этот кодекс, либо какую-то его часть; очень немногие принимают решение жить в соответствии с другим, более строгим кодексом. В формулировках христианской фразеологии, некоторые люди упрямо идут по пути греха и антиобщественного беззакония, тогда как очень и очень многие законопослушны, руководствуются нравственными заповедями, каются, если совершили смертный грех, однако не чураются творить мелкие грешки; наконец, есть еще те, чья праведность превосходит «праведность книжников и фарисеев»[499]: они внемлют заповедям совершенства, их посещают озарения, им достает характера избегать мелких грешков и даже несовершенств.

Философы и богословы пытались вывести теоретическое основание для тех нравственных кодексов, с помощью которых мужчины и женщины