– Нам можно?..

– Боюсь, что нет, cariad, – пробормотал он, уткнувшись в ее волосы. – Врачи говорят, лучше этого не делать. Но ничто не может помешать нам лежать рядом и утешаться этим. – Генрих поцеловал ее. – У меня для вас подарок, чтобы выразить признательность.

Он отпустил жену и повернулся к ночному столику, после чего вложил ей в руки манускрипт. Он был украшен изысканными рисунками и их общим гербом. Елизавета перевернула титульную страницу и увидела, что это стихи Карла, герцога Орлеанского.

– Он был французским принцем, женившимся на королеве Англии, которая трагически погибла совсем молодой, – сказал Генрих, снова обнимая Елизавету. – Позже он попал в плен при Азенкуре и писал стихи, чтобы скоротать время заключения в Лондонском Тауэре. Думаю, они вам понравятся. Мне особенно хочется, чтобы вы прочли вот это. – Король нашел нужную страницу и показал Елизавете стихотворение.

– «Укрепи, любимая, твердыню моего сердца», – прочла она.

Генрих показал ей другое стихотворение, в котором любовник описывал свою даму как «приятнейшее зрелище для глаз смертного». После этого она не могла больше читать, потому что из глаз у нее полились слезы. Какое благословение – любить этого человека и носить его ребенка… Ее поглотило ощущение безмерного счастья.

Елизавета хорошо понимала, что содержать двух королев и мать – это тяжелое финансовое бремя для короля. Ей самой он выделил приданое после свадьбы, но оно не было таким существенным, как ему хотелось бы, сокрушенно сказал король Елизавете, сидя на подоконнике.

– Ваша матушка в свое время получила много больше. Я поддерживаю ее как могу, как и вашу бабушку Йорк, но на ваших сестер остается мало средств.

– Даже на приданое? – спросила Елизавета, поднимая глаза от вышивки.

– Боюсь, что да. Из средств, которые я выделил вам, нужно давать им карманные деньги и покрывать их содержание. Но я позабочусь о том, чтобы вам были назначены доходные привилегии, и разрешу пользоваться некоторой собственностью Уорика, пока он не вступит в возраст. Сборы от нее должны помочь.

Елизавета надеялась, что этого хватит. Королеве нужно поддерживать определенный уровень жизни, а она уже понимала, что ей трудно сводить концы с концами. Советники рекомендовали ей брать больше с арендаторов, но она не хотела провоцировать недовольство. Ее правление началось на волне любви и популярности, и она боялась потерять это.

Когда Елизавета рассказала матери о сокращении своих средств, та фыркнула:

– Вы принесли ему Англию, а он ограничивает вас в деньгах. Знаете, что я скажу вам, Бесси: он хочет, чтобы вы от него зависели.

– Я в этом не уверена, но меня ждет столько трат, что, боюсь, мне придется одалживать у него.

– Когда родится ваш сын, вы должны воспользоваться этим и потребовать лучшее содержание, – наставительно заметила мать. – Королева Англии не может жить в нищете!

«Едва ли это нищета», – подумала Елизавета, глядя на украшавшие ее покои роскошные гобелены и золотую посуду. В материальном смысле она ни в чем не испытывала недостатка, но, может быть, ей следует прислушаться к словам матери. Имея на руках наследника, она и правда сможет попросить Генриха о чем угодно, и он ей не откажет.

К его чести, он давал жене деньги, если она просила.

– Пусть это будет подарком для вас, – говорил Генрих.

Но скоро средства заканчивались, и, так как Елизавете не хотелось снова обращаться за помощью к королю, она занимала небольшие суммы у своих дам, у сестер (хотя те были бедны, как честный адвокат), даже у слуг и опасалась, что не будет в состоянии расплатиться с долгами, которые все росли и росли.

Елизавета старалась удерживаться от расточительности, завела при своем дворе экономию, никогда не тратила много на личные нужды. Самыми дорогими вещами из приобретенных ею, помимо нарядов, которые полагалось носить королеве, были два клавикорда и мишень для стрельбы из лука в форме попугая. Однако Елизавета любила помогать другим людям, и ее огорчало, что Генрих выделял ей совсем мало средств на благотворительность, которой от нее ждали, а потому ей приходилось идти на жертвы, чтобы раздавать деньги беднякам, делать подарки церквам и монастырям. С виду она как будто жила в роскоши, но на самом деле королева Англии жонглировала своими финансами, как любая фермерша.

Елизавета ожидала, что будет коронована сразу после свадьбы, и Генрих приказал закупать необходимое. Мех горностая для ее мантии уже доставили. Но затем король приостановил подготовку.

– Cariad, церемония долгая и трудная. Я не хочу, чтобы вы испытывали тяготы в вашем положении, – сказал он. – Давайте подождем рождения ребенка.

Отсрочка стала разочарованием для Елизаветы, однако она увидела в этом очередное свидетельство заботы Генриха и согласилась повременить.

О ее беременности объявили во время Великого поста. Двор охватило радостное возбуждение, ведь быстрое появление на свет наследника обеспечит стабильность и продолжение династии Тюдоров. Люди принялись поздравлять Елизавету и желать ей благополучного разрешения от бремени.

Однако известие обрадовало не всех. Брак Елизаветы должен был положить конец раздорам, но его оказалось недостаточно, чтобы подавить измену. Некоторые убежденные йоркисты так и не приняли Генриха в качестве короля и не скрывали этого.

– Я должен отправиться на север, в Линкольншир и Йоркшир, – сказал однажды вечером Генрих, присоединившись к Елизавете за ужином. – Пусть мои подданные в этих краях увидят меня, кроме того, необходимо пресечь деятельность изменников.

Елизавета не удивилась. Ричард пользовался популярностью у северян.

– Мне ехать с вами? – спросила она.

– Нет, cariad. В вашем состоянии вам лучше не совершать долгих путешествий. Пока я в отъезде, вы останетесь во дворце Плацентия в Гринвиче со своими дамами, матушкой и сестрами. Мне предстоит посещать места, где могут возникнуть беспорядки, а я не хочу подвергать вас даже малейшему риску.

Генрих уехал перед Пасхой. Он планировал отсутствовать три месяца, воспользовавшись возможностью посетить разные части своего королевства по пути на север и обратно.

Елизавета с детства любила дворец Плацентия. Это было весьма приятное место, хотя там на каждом шагу встречались напоминания о самозваной королеве Маргарите. На терракотовых плитках пола виднелась ее монограмма, на окнах и в крытой галерее, окружавшей заросший травой двор, красовались ее эмблемы. Елизавете казалось неестественным, что она полюбила место, которое привела в порядок и украсила женщина, пытавшаяся уничтожить ее род.

Сидеть в саду в беседке для дам было холодно, а ездить верхом Генрих ей запретил, однако она каждый день гуляла с матерью и сестрами по огромному парку, дыша свежим воздухом.

– Ходьба пойдет вам на пользу, – говорила мать,