Томас провел рукой по каминной полке.

– Внедрившись в город, Темные Соглядатаи узнают самые сокровенные желания людей и предлагают их исполнить, а взамен просят об услуге. Начинается с мелочей: устроить розыгрыш, распустить слух. Но со временем задания становятся все серьезнее и опаснее. А потом эти существа просто наблюдают, как город заживо пожирает сам себя.

В комнате воцарилось тревожное молчание. У меня внутри все тошнотворно переворачивалось.

– Сайрус, – наконец осмелилась прошептать я. – Он сказал, что та женщина… Женщина в таверне велела ему устроить пожар.

– Не было никакой женщины. В нашем городе не было никого похожего, – возразил пастор, качая головой.

– Было. И есть. Я сама ее видела.

– Он сказал, что у нее были серебристые глаза, – пробормотал Леланд, будто вспоминая давно забытый сон, и повернулся к Эфраиму. – Я тогда не понял, о чем он говорит, но вы говорите, у них серебристые…

– Никто из нас не понял, о чем он говорил, – не выдержал Брайард. – Сайрус сошел с ума. И все это… все это выдумки. Признаюсь, в Эмити-Фолз за прошедший год случилось немало бед, но фантастические лесные чудовища здесь ни при чем. – Он помотал головой, распаляясь. – Я согласен, тьма и впрямь накрыла наш город, но зародилась она в сердцах людей, а не чудовищ.

– Но что, если эти твари и впрямь явились в Эмити-Фолз? – Маттиас погладил бороду. – Корни этой тьмы кроются в них. Они навлекли на нас беды.

– Я ни на секунду в это не поверю, Маттиас Додсон. Не пристало человеку верить в такое, если он служит Господу.

Эймос опустил затуманенный бельмом взгляд на Древо Основателей, украшавшее его трость.

– Я, пожалуй, скорее поверю в козни Темных Соглядатаев, чем в то, что жители Эмити-Фолз по своей воле начали вредить друзьям и соседям. А ты, Клеменси?

Пастор Брайард скрестил руки на груди:

– Одному лишь Господу ведомо, какая тьма скрыта в сердцах людей.

Я подалась вперед, понимая, что никто из этих мужчин не желает слушать мнение столь юной особы, но зная, что все равно должна это сказать.

– Уверяю вас, Темные Соглядатаи – эти твари – существуют на самом деле. Они гнались за мной в лесу. Я их слышала. И видела.

– Нечистая совесть способна разглядеть любые ужасы. – Брайард устремил на меня пронзительный взгляд. – В каких грехах тебе нужно покаяться, Эллери Даунинг?

Я оторопела.

– Что? Я ничего не сделала… И не я одна их видела. Уитакер тоже…

Пастор приподнял одну бровь.

– Ах да! Траппер из леса. А вы с ним сегодня бродили по этому самому лесу вдвоем, так ведь?

Я покраснела, осознав, на что он намекает.

– Оставь Эллери в покое, – вмешался Эймос.

– Грехи требуют покаяния. – Брайард грозно взирал на меня, но в конце концов сжалился и отвел взгляд. – Возможно, именно в этом сейчас нуждается Эмити-Фолз. – Он закивал, продолжая обдумывать свою идею. – Да, да, разумеется.

– О чем ты? – спросил Маттиас.

– Возрождение… Мы воссоединимся как сообщество, исповедуемся в грехах и покаемся, попросим прощения у Господа и у ближних. Вот что спасет Эмити-Фолз, а не языческая чушь, о которой толкуют эти двое. – Брайард пренебрежительно махнул рукой на Фэрхоупов. – Завтра утром. Вы трое – разошлите весть по городу. Все жители должны будут присутствовать… А я проведу вечер в молитве.

Маттиас прищурился:

– Я думаю, это…

– Поздно думать, Старейшина, – рявкнул Брайард. – У тебя – у вас всех – был шанс спасти нас. Вы уже перепробовали все свои мирские приемы. Этому городу не нужны ни голосование, ни суд. Ему нужно покаяние. А за него отвечает духовный лидер, то есть я, и никто другой.

– И Господь, – процедил сквозь зубы Маттиас. – По-моему.

Пастор не ответил. Он прикрыл глаза, беззвучно шепча молитву.

– Да. Возрождение. Завтра. Мы изгоним все зло из Длани Господней. – Брайард распахнул веки и сурово посмотрел на Эфраима. – А начнем с вас.

На следующее утро жара началась уже на рассвете, и к тому моменту, как мы добрались до города, воздух уже давил на нас, точно влажное, тяжелое одеяло. Каждый вдох давался с трудом, и дорога длиной три мили заняла у нас почти вдвое больше времени, чем обычно.

– Лучше бы я осталась с Сейди, – пробормотала Мерри, вяло, измученно обмахиваясь. Разогнать эту духоту было не проще, чем тащить рыболовную сеть через грязь. – Зря мы оставили ее одну.

– Она не одна. С ней Уитакер.

– Было бы лучше, если бы остался кто-нибудь из нас.

Я была согласна, но никакого другого решения придумать не смогла.

– Пастор сказал, что хочет видеть всех жителей города.

– И особенно подчеркнул, что нас он тоже ждет, – выдохнул Эфраим.

Даже в тени широкополой шляпы его лицо раскраснелось. Он сделал глоток из фляжки и протянул ее остальным. Я приложила носовой платок к шее, хотя в этом уже не было никакого смысла. Мой кружевной воротничок насквозь пропитался потом. Нас окружало море желтизны. Сухая трава. Сухие поля. Засыхающие сосны. Без весенних дождей все в Длани Господней готово было вспыхнуть как порох.

Мы повернули за угол и увидели церковь. На лужайке возвели большой полотняный шатер. Его полог был приподнят, и я разглядела ряды деревянных стульев, разномастных, но расставленных с такой фанатичной упорядоченностью, что становилось ясно: Летиция Брайард возилась с ними с самого рассвета. Мерри с сомнением уставилась на шатер:

– Нас посадят туда?

– Похоже на то, – ответила я. – Смотри, ткань по бокам приподнята. Наверняка будет дуть ветерок.

Я старалась не терять надежды, но, увидев, сколько народу толпится на лужайке, стараясь занять местечко в тени, поняла, что сама не верю в свои слова. Мерри тоже не поверила. Мне пришлось едва ли не силой вести ее вперед.

– Надо было остаться дома, – повторила она. – Нехорошо, что Уитакеру придется одному возиться с Сейди.

– Ничего, справится. Пойдем. Давай-ка выберем место у дальнего края.

В шатре было жарко, как в преисподней, которой Брайард пугал грешников во время проповедей. Платье из хлопковой вуали неприятно липло к телу, стискивая меня в своих плотных объятиях. Я сделала глубокий вдох, и меня чуть не вырвало. В воздухе разило потом. Мерзкий запах проник в горло, глаза заслезились. Я развернулась, готовая обратиться в бегство, и столкнулась с пастором.

– Эллери! – Он приветственно похлопал меня по плечу, отрезав путь к отступлению.

Я с ужасом и изумлением уставилась на его длинные белые одежды и расшитую епитрахиль. Лицо у него уже раскраснелось как свекла, хотя он еще не начинал проповедь.