Пока они все спорили, царь с Зимояром сражались. Но царь сражался не как положено царям. Я думал, у царя непременно должен быть меч. Сергей рассказывал мне истории о рыцарях, которые убивали чудищ. Он их слышал от матушки. А однажды настоящий рыцарь проезжал по нашей дороге. Я тогда пас коз и заметил его издали. Меч он при мне не доставал, но я все-таки прошел за ним следом сколько смог. Я порядочно шел, потому что рыцарь тащился еле-еле. У него был меч и доспехи, да еще двое пареньков вели сменную лошадь, да еще рядом шел навьюченный мул. Так я и узнал, каков из себя рыцарь. С тех пор я, бывало, сражался мечом, когда пас коз, — только не всамделишным мечом, конечно, а обычной палкой, которая была будто бы меч.

Вот я и думал, что царь — он как рыцарь, только доспех у него побогаче и меч побольше. А у этого царя вовсе не было никакого доспеха. На царе был алый бархатный плащ — ну да, богатый, но уже порванный, мокрый и подпаленный. И меча у царя не было. Он сражался голыми руками и все пытался словить Зимояра, а тот ускользал. Уж не знаю, как это у Зимояра получалось: ведь кажется — вот он, прямо тут стоит, царь хвать руками — а Зимояра и след простыл. А если царю под руку подворачивался стул или стол, или он дотрагивался до пола, начинало пахнуть костром. Царь отнимет руку — а на дереве жженое пятно, как ладонь. На его лицо я не мог долго смотреть: мне начинало казаться, что эта его горящая ладонь у меня прямо на сердце или в голове.

Да и не царь он никакой. Чернобог, вот он кто. Так его назвал Зимояр, и это прозвание какого-то чудища, вроде самого Зимояра. Плохо будет, если Зимояр победит, но и если Чернобог победит — тоже. Хорошо бы они тут дрались до скончания времен, ну или хотя бы чтобы мы все успели убежать. Но, кажется, Зимояр брал верх. Чернобог тоже чудище, но он внутри человека. Каждый раз, как Чернобог промахивался, Зимояр наносил ему удар, и царь уже с головы до пят залился кровью. Лицо у него сделалось жуткое, припухшее, и я вспомнил горячую кашу на папанином лице. Я не хотел смотреть на это лицо, но закрыть глаза не решался. Вдруг я глаза закрою, а Зимояр победит, пока я не смотрю. И тогда он убьет панову Мандельштам и панова Мандельштама. Не хочу я на это смотреть, но открыть глаза и увидеть, что они убитые, тоже не хочу. Не знаю, действует ли на него мое смотрение, но я решил, что буду смотреть.

Царица обогнула поле битвы и подбежала к Мирьем.

— Серебряная цепь! — крикнула она. — Нужна цепь, чтобы пленить его!

Панов Мандельштам подобрал серебряную цепь, что лежала на полу. Цепь распалась на две половинки — слишком короткие, чтобы охватить Зимояра. Но царица сняла с шеи ожерелье — оно было серебряное, и блестело, и напоминало снежинки, что кружатся за окном. Царица продела один конец в одну половинку цепи, второй — в другую. Она застегнула ожерелье — и снова получилась целехонькая цепь. И эту цепь взял панов Мандельштам.

Царь с шипением наступал на Зимояра, хотя лицо у него было все в крови, да и не только лицо. Пальцы у него как-то нелепо покорежились, и ноги прогибались будто сломанные ветки, но он все равно тянулся к Зимояру. Зимояр метнулся в сторону — ну чисто муха. Ловишь ее, бывало, ловишь, разожмешь кулак — а она опять над ухом жужжит. Только Зимояр-то был посмекалистее мухи. Он стоял возле камина. Они начали сражаться на середине большой комнаты, но понемногу продвигались к стене. Пока шел бой, Зимояр так и сяк старался заманить царя поближе к камину. Он нарочно так делал. Потому что, когда они оказались у самого камина и царь опять промахнулся, Зимояр сам его схватил.

От рук Зимояра так и повалил дым. Судя по его лицу, ему было больно. Но царя он не выпустил и швырнул его в камин со словами:

— Здесь твое место, Чернобог, тут и оставайся! Именем твоим заклинаю тебя!

Царь взревел страшным голосом. У него рот был открыт и глаза — и там бушевало пламя. Тело царя обмякло. Трескучий голос прохрипел:

— Вставай! Вставай!

Царь будто говорил сам с собой, но сам себя не слушал. Он не встал. Так и остался лежать в камине, весь неподвижный.

Зимояр стоял, сцепив руки, и глядел на камин: не восстанет ли оттуда его недруг. И тут панов Мандельштам подбежал к нему и набросил на него цепь.

Только я этого уже не видел. Когда он побежал, я перестал смотреть. Я подумал: ну вот, сейчас Зимояр наверняка его убьет, не хочу я этого видеть. Поэтому я опустил голову и закрылся руками. А потом панова Мандельштам вскрикнула:

— Йозеф!

А Мирьем сказала:

— Нет!

Я не смог удержаться и посмотрел. Панов Мандельштам лежал и не двигался. Я перепугался, что он мертвый, но он пошевелился: значит, не мертвый. Вот только цепь-то все еще не на Зимояре. Она валялась на полу, далеко от него. Панова Мандельштам подбежала к панову Мандельштаму и склонилась над ним. А Мирьем подбежала к Зимояру, встала напротив него, да как грянет свою корону об пол! И как крикнет:

— Не смей их трогать! Иначе я с тобой не пойду! Я лучше умру! Клянусь!

Зимояр замахнулся на панова Мандельштама, но, услышав эти слова, остановился. Без большой охоты остановился и от этого рассвирепел.

— Мне до этого как до летнего дождя! — рявкнул он на Мирьем. — Он приступил ко мне с цепью, дабы сковать меня! Разве мне не надлежит воздать ему?!

— Ты сам первый начал! — заорала на него Мирьем. — Ты пришел и меня похитил!

Зимояр все еще злился, но через миг он что-то проворчал и опустил руку.

— Ну что ж, прекрасно! — огрызнулся он. Вроде как ему это все не по нраву, но так и быть, не станет он возиться и убивать панова Мандельштама. Он протянул Мирьем руку. — Идем же! Час уже поздний, время твое вышло. Отныне я не намерен сопровождать тебя, чтобы сносить подобные оскорбления. Эти слабые ручонки еще силятся отнять тебя у меня!

Свободной рукой он махнул в сторону двери, и она отворилась. И за дверью оказался вовсе не двор, а тот самый лес, где мы танцевали, только без звезд. Небо затянуло серым. У дверей поджидали сани, запряженные чудищами.

Мирьем не хотела идти с ним. Я бы тоже не хотел, понятно. Поэтому я ее жалел и все-таки думал, что пусть она уйдет. Пусть бы она взяла своего Зимояра за руку, и тогда он заберет только ее и больше не вернется. Чернобог зачах в камине, Зимояр отправится восвояси, и, получается, все мы спасены. Панов Мандельштам и панова Мандельштам не умрут. Ну пускай же, пускай Мирьем уйдет с Зимояром!

Она смотрела на отца с матерью. Я видел, как она смотрит, и мне легчало и легчало. Потому что она вот-вот уйдет, это было ясно. Жалко ее, потому что она плачет. Окажись я на ее месте, каково бы мне пришлось? Если бы панова Мандельштам была мне матерью и мне пришлось бы бросить ее и идти с Зимояром? И от этих мыслей в животе у меня все сводило. Но я все-таки втихомолку радовался. И боялся, что Мирьем передумает. Она не передумала. Только поглядела на родителей в последний раз и повернулась к Зимояру. И со слезами на глазах шагнула к нему.

— Нет! — закричала панова Мандельштам. Она уже не держала Мирьем за руку, она держала на коленях голову панова Мандельштама. Она протянула руку и позвала: — Мирьем! Мирьем!