— А где Ванда? — спросил я.

— Ванда на кухне, милый, помогает носить еду, — ответила панова Мандельштам и показала мне, и я увидел Ванду. Только она-то не Ванду искала. Она глядела на невесту и старалась улыбаться, но улыбка то и дело гасла.

Тут все разом захлопали в ладоши, и в комнату вошли мужчины во главе с женихом. Все повскакивали и давай раздвигать стулья к стенам, а женщины подвинули свой хоровод, чтобы мужчины тоже поместились. Один мужчина взял пустой стул и поставил в середину мужского хоровода, и на него сел жених. Женщина взяла другой пустой стул и поставила в середину женского хоровода — на него села невеста. Мне интересно было, что случится дальше, но ничего не случилось. Все вдруг застыли как вкопанные. Потому что раздался стук в дверь.

В комнате все шумели. Пели, и смеялись, и разговаривали, чуть ли не крича: ведь будешь тихо говорить — никто тебя не услышит. Да еще и музыка играла. Но стук в дверь оказался громче. Он прозвучал так громко, так властно, что восковые пробки выскочили у меня из ушей и свалились на пол. Но теперь я мог обойтись и без них: в доме больше никто не шумел. Никто не разговаривал, и музыка стихла.

В той стене, что выходила на двор, были большие двери. Оттуда-то и доносился стук. Неведомый гость подождал немного и постучал еще. От этого стука весь дом так и затрясся — совсем как от музыки. Стук отдавался во всем. У меня в руках и ногах он тоже отдавался, и мне стало страшно.

И вдруг панова Мандельштам вскочила и кинулась к двери, расталкивая всех, и панов Мандельштам тоже побежал туда из мужского хоровода, и они оба вцепились в дверные ручки и распахнули двери. Мне хотелось спрятать куда-нибудь лицо, но тогда я навоображаю себе чего-нибудь почище того, что стоит за дверью.

Но нет, ничего почище быть не может. Потому что за дверью был Зимояр.

Сергей с Вандой стояли рядом. Они, верно, подошли, когда раздался этот стук, и мы были все вместе. Сергей положил руку на спинку моего стула. Он такой высокий, что все видит поверх голов. Я слышал, как он глубоко вдохнул. Значит, и ему страшно. Мне тоже страшно. Всем страшно.

Ведь там стоял Зимояр. Вернее, два Зимояра, оба в коронах: король и королева. Они держались за руки. Король был высокий, как Сергей. Королева невысокая, но зато корона у нее была такая громадная, что почти равняла ее ростом с королем. Золотая корона, а платье белое с золотом. Зимояры встали на пороге, и никто шевельнуться не мог.

Из толпы гостей вышел человек. Совсем старик, седовласый, с седой бородой. Он встал перед Зимояром и говорит:

— Я Аарон Мошель. Это мой дом. Зачем ты явился?

Зимояр отпрянул, когда старик назвал свое имя, и пристально на него поглядел. Я испугался, что Зимояр сейчас что-нибудь старику сделает. Вдруг он протянет руку, коснется старика, и тот повалится замертво и будет лежать бездыханный на полу, как Сергей тогда в лесу — без жизни внутри. Но вместо этого всего Зимояр ответил:

— Мы явились по приглашению и во исполнение обетования, данного моей госпожой. Она обещала, что будет танцевать на свадьбе у своей кузины.

Голос его звучал как треск обледенелого дерева. Он поглядел на свою королеву, и тут панова Мандельштам вскрикнула, и королева обернулась на ее вскрик. Оказалось, она вовсе не из Зимоярова племени. Обычная девушка, просто в короне, и она плакала, и панова Мандельштам тоже плакала, и я сообразил, что это же, верно, ее дочка. Я вспомнил наконец: у Пановы Мандельштам была дочка. И эту дочку звали Мирьем.

Никто больше не проронил ни слова. И наконец старик панов Мошель сказал:

— Тогда проходите, будьте добрыми гостями и разделите с нами веселье.

«Ой, нет-нет-нет», — подумал я опять, но тут же был не мой дом, а панова Мотеля. Поэтому Зимояр вошел рука об руку с Мирьем. Они уселись на два пустых стула, повернутые прямо к хороводу. Но даже и тогда никто не осмелился заговорить или двинуться с места. Однако панов Мошель развернулся к музыкантам.

— Это же свадьба! Играйте! Играйте хору![6] — пылко выкрикнул он.

Музыканты вступили, сначала нерешительно, но панов Мошель принялся хлопать в ладоши и повернулся к остальным гостям: мол, глядите, как я хлопаю! И понемногу все тоже стали прихлопывать в такт и притопывать. Они все точно состязались с Зимояром и своим шумом хотели перекрыть его стук.

Но такой стук ничем не перекроешь. Мы ведь всего-навсего люди. И все же музыканты стали наяривать бойчее, и все как давай петь — громче, громче, — и песня разрасталась, все поднимались со стульев, чтобы встать в общий круг. Гости опять взялись за руки и пустились в пляс — все, даже ребятишки меньше меня повскакивали и ринулась в хоровод. Даже совсем дряхлые старики поднялись — они по большей части просто хлопали. Но все остальные снова встали в два хоровода: мужской и женский. Жених и невеста оба стояли посередине этих хороводов; все танцующие как будто их защищали.

Весь народ из хоровода разом сошелся к середине с поднятыми руками, а потом все отхлынули назад. Все танцевали, кроме нас с Вандой и Сергеем. Мы затаились, напуганные, и смотрели. А по ту сторону хороводов сидели король Зимояров и Мирьем, и они тоже просто смотрели, как все танцуют. Король так и держал ее руку. В хороводе кружились мимо нас какие-то люди, которых я не знал, а панова Мандельштам прокружилась рядом и выпустила руку своей соседки. И схватила за руку Ванду.

Панов Мандельштам приближался к нам. Но мне танцевать вовсе не хотелось. Мне хотелось забиться под стол и чтоб меня никто не видел. Но панова Мандельштам нас просила. Она хотела, чтобы мы тоже водили эти хороводы, а я боялся и не хотел. Однако Ванда встала и пошла танцевать, но нельзя же, чтобы она танцевала одна, поэтому, когда панов Мандельштам протянул руку, я за нее ухватился и дал руку Сергею, и мы с ним тоже пустились в пляс.

Теперь в доме все танцевали, кроме Зимояра и Мирьем. Но хоровод кружился, и панова Мандельштам протянула руку Мирьем. Это она, по-моему, зря, ни к чему нам танцевать бок о бок с Зимояром и его королевой, пусть даже она дочка пановы Мандельштам. Но та протянула руку, и Мирьем за нее ухватилась и позволила втащить себя в круг. А король Зимояров все держал ее за руку. Поэтому он волей-неволей тоже поднялся и встал в круг.

И когда Зимояр начал танцевать, случилось что-то чудное. У нас прежде было два хоровода, но почему-то вдруг сделался один, и там кружились все мы, и я держал за руку Ванду, хоть я и не отпускал панова Мандельштама. Мы кружились, и старики, что прежде не танцевали, тоже вдруг оказались рядом со всеми, и совсем малышня, хоть ей и росту не хватало дотянуться до рук взрослых.

Раньше мы все жались и толкались, а теперь стало просторно. Мы танцевали не в доме. Над головой у нас был вовсе не потолок. Мы очутились снаружи, а вокруг нас высились белые деревья, как матушкино дерево, а вместо потолка над нами нависал огромный серый небесный свод, и непонятно было: день сейчас или ночь. Я так растанцевался, что даже забыл бояться и мерзнуть. Я не знал, как надо танцевать, и петь не умел, но это почему-то сделалось не важно, ведь все вокруг мне помогали, тянули меня куда надо. Важно было только то, что мы решились встать в этот круг.