– Мгм, – буркнул Хэри. – Понимаю.

Он бессильно привалился к двери. Никак не получалось решить, кого грохнуть первым: Шенкс, или Вило, или все же себя.

Дункан повернул голову в стороны Хэри. Говорить он не мог – перчатка водера осталась на полу комнаты, раздавленная каблуком социка, – но пошевелил скрюченной рукой. Дотянулся до темени, слегка похлопал, потом провел артритными пальцами по сверкающей хромом стойке кровати. Хэри понял его. «Опусти голову и ползи к свету».

В глазах замерзали слезы.

Двери грузовика захлопнулись за Дунканом, словно челюсти. Социки заперли замок и убрались в кабину. Машина поднялась. Хэри следил, как она истаивает и превращается в искристую каплю посреди ночного неба.

– Прощай, пап, – прошептал он.

«Пожалуй, – медленно проползла мысль, – я теперь вовсе неуязвим. У меня теперь нечего отнять, кроме разве что жизни.

Нужна? Пусть забирают».

– Я… э-э… – неловко промямлил Брэдли. – Вы мне дадите пару дней, неделю там, чтобы найти новое место?

Хэри нахмурился, и Брэдли смущенно потупился.

– Ну то есть, – пробормотал он, – я теперь вроде как без работы, да?

– Да, – отрезал Хэри. Принимать близко к сердцу проблемы медбрата он был не в силах. – Пожалуй.

Понурив голову, Брэдли поплелся в кухню.

Хэри зашипел сквозь зубы. Он злился на себя. Незачем срывать гнев на слуге: Брэдли годами заботился о Дункане, и заботился от всего сердца.

– Брэд, – окликнул его Хэри. – Оставайся сколько придется. То есть… черт, я бы тебя нанял за домом приглядывать, только… – Он беспомощно развел руками. – Я только что сообразил, что мне нечем тебе платить.

– Спасибо, – тихонько ответил тот. – Спасибо, Хэри. Вы точно не хотите перекусить?

Хэри закрыл глаза. При мысли о том, чтобы запихнуть в себя хоть кусок, у него сводило кишки, будто чья-то жестокая рука наматывала их на кулак.

– Не сегодня. Я пойду наверх и поближе познакомлюсь с бутылкой.

Брэдли молча кивнул и скрылся в кухне.

Хэри еще долго стоял в прихожей Эбби, слушая тишину. Брэдли все равно что ушел. А больше никого не осталось.

Вера. Дункан. Шенна.

Кейн.

Холодный мраморный пол, классически строгая лестница на балюстраду второго этажа, ковровая дорожка цвета бургундского вина – все так хорошо знакомо. Он мечтал о таком доме за много лет до того, как смог себе его позволить, и каждая деталь навеки врезалась в память. Он никогда не думал, что здесь будет так пусто.

«Еще суток не прошло», – подумал он в изумлении. Еще вчера самыми страшными его проблемами были глюки шунта, сведенные ноги и вечная злоба.

«Боже мой…»

Ему казалось, что грудная клетка сейчас провалится в отворившуюся под сердцем пустоту.

«Господи боже, что я наделал?»

– Хэри, – промурлыкала Эбби из-за левого плеча, – вызов к экрану, срочность высокая.

Хэри машинально шагнул к ближайшему экрану и вдавил клавишу приема. Послать звонящего к черту ему в голову не пришло; он испытывал непонятную отстраненную благодарность к этому человеку за то, что тот отвлек его на миг от созерцания руин судьбы.

Звонил Тан’элКот.

«Явился поглумиться», – тупо подумал Хэри.

Поверх черного свитера бывший император натянул металлически блестящую упряжь амплитудного модификатора.

– Кейн, – хмуро вымолвил он, – ты должен немедля прибыть ко мне в Кунсткамеру.

– Ты выбрал не самое удачное время.

– Для тебя лучшего времени не будет. Его не осталось вовсе. Езжай. Немедля.

– Я говорю тебе… – Хэри осекся. – В Кунсткамеру? – переспросил он, нахмурившись. – Если ты в Кунсткамере, почему на тебе упряжь?

– По той же причине, по которой ты должен приехать сейчас же. Ты втянул меня в свою войну, Кейн, и я должен переговорить с тобой прежде, чем стану очередной ее жертвой.

– Что?.. Не понимаю, – выдавил Хэри.

Мозг, словно заржавевший двигатель, с трудом переключался на высокие скорости.

Глаза Тан’элКота пылали мрачным огнем.

– Ты действительно желаешь, чтобы я рассказал обо всем по открытой линии в твоем доме?

Хэри вспомнил, какая толпа соцполицейских и синтековских охранников толклась здесь днем, и кивнул.

– Понимаю, – проговорил он, – но…

– Нет, – прогремел Тан’элКот. – Приезжай. Дело жизни и смерти. Моей и Пэллес Рил.

Зажмурившись, Хэри со свистом втянул обжигающий воздух.

– Еду, – отрезал он. – Буду у Южных ворот через десять минут.

Подсвеченные сбоку аварийными лампами, залы Кунсткамеры превратились в жуткие пещеры безвоздушно-черных теней и отбеливающего света. Тан’элКот шел впереди, величественный и страшный, как танк на воздушной подушке. Толстые подошвы кроссовок беззвучно ступали по паркету. Только каблуки Хэри постукивали, и звук этот отдавался эхом в бетонных стенах. По коже бежали мурашки.

Дрожь берет от этой хренотени.

Тревога глодала сердце: все здесь было не так. Не только из-за пунктирных огоньков аварийных ламп за мутным бронестеклом; не только потому, что ни один экспонат не ожил с приближением гостей; дело было даже не в мертвой тишине, – глубже, чем бывает на Земле, – воцарившейся, когда стих неумолчный шепоток кондиционеров и вентиляторов.

Хэри Майклсон никогда не видел Кунсткамеры с высоты человеческого роста.

Иррациональным трепетом его наполнял тот простой факт, что впервые в жизни он мог пройти через эти залы своими ногами.

У Южных ворот он не смог заставить себя перешагнуть черту. Долго стоял в дверях, качая головой. Конечно, Тан’элКот сказал, что ПН-поле отключено, что его мысленный взор не улавливает даже тех мизерных струек Силы, что должен был, но Ровер так и остался в долбаном Лос-Анджелесе. Ребята с Фанкона, должно быть, уже вдули его с аукциона…

– С какой стати отключилось поле? – спросил Хэри. – И что с электричеством?

Тан’элКот раздраженно глянул на него.

– Ты здесь, черт возьми, директор , – прогрохотал он сурово. – Если ты не знаешь, откуда мне знать? Иди за мною.

Хэри с большим трудом заставил себя пройти в ворота Кунсткамеры. Он знал, он просто знал, что стоит ему сделать еще шаг, и он свалится, увечный и беспомощный, под ноги Тан’элКоту.

Сочувствия от бывшего императора он получил примерно столько, сколько и ожидал.

– Ну ладно, – бросил он холодно. – Пусть она умирает.