Сердце оборвалось.

За согнутой, но сохранившейся витой оградой – невысокой, для красоты, по пояс, от кого тут было загораживаться?! – курганом щебня лежал его дом. На косо торчащем обломке было написано:

Шевардины:

Ольга Викторовна, 37 лет

Снежина и Ростислава, 7 лет, близнецы

Артем, 8 мес.

–

Антон, 12 лет – не найден

– И еще Бобик. И Муська, – шепотом сказал Антон.

Подошел к плите, вцепился в нее раскинутыми руками, словно обнимал всех тех, о ком на ней было написано, и встал на колени, чертя по шероховатой поверхности лбом.

Замер…

…Наконец мальчик поднял голову и рывком выпрямился. Достал универсальный нож, открыл основное лезвие и, плотно стиснув губы, стал резко, глубоко процарапывать на поверхности плиты, ниже своего имени:

МЫ ИХ РАЗОБЬЕМ.

МЫ ОТСТРОИМ ПОСЕЛОК.

КЛЯНУСЬ.

Папа, я жив. Я на Флоте.

Антон.

Убрав нож, он погладил плиту, потом поцеловал имя матери. И быстро обернулся, потому что кусты на другой стороне улицы еле заметно дернулись.

На Надежде хватало крупных хищников. Правда, основная их масса – и самые опасные виды – жила ближе к экватору, но и в умеренных поясах было чем расстроить человека. В окрестностях поселка хищники, конечно, были давно выбиты… но тут уже год нет людей…

Убрав нож, Антон достал пистолет.

Кусты заволновались сильнее… и на поляну перед обалдевшим Антоном выбрался мальчишка лет одиннадцати – конопатый и круглолицый. Волосы его были вызывающе-рыжие, длинные, да еще, вдобавок, собраны в «хвост», перетянутый – офигеть! – девчоночьей резинкой, причем, не на затылке, а на самой маковке – и нагло торчали вверх, на манер победного бунчука. Ярко-зеленые, как у сторка, широко расставленные глаза не менее нагло смотрели на пришельца. Одет мальчишка был в драный комбез-камуфляж с закатанными штанинами, голые до колен ноги все в грязи и бессовестно ободраны. Шею украшал видавший виды алый галстук. Лицо у мальчишки было такое хитрое, что Антон даже посочувствовал ему. Жить с таким лицом наверняка было трудно – взрослые, да и не только они, точно не верили ни одному слову обладателя такого лица…

Правду говоря, все эти детали Антон заметил уже потом. Первое, что бросилось ему в глаза, – это громадный, почти с мальчишку, арбалет, который тот держал в руках. Арбалет был откровенно самодельный, но внушал, если честно. И угадать его автора было совсем нетрудно.

На левом боку у мальчишки болтался столь же самодельный колчан с такими же явно самодельными болтами. Правда, впечатления игрушечных они не производили, как и само оружие – смотрелось оно страшновато, если честно, и вовсе не по качеству исполнения. Антону даже захотелось пожалеть придурков-врагов, которые напросятся на применение к ним этого… э-э-э… приспособления. Делали его со знанием, с любовью и умелыми руками.

На правом боку у мальчишки висела полевка с замызганной рукоятью – невооруженным глазом было видно, что пользуются ею часто и охотно, а прямо на груди крепилась здоровенная кобура, из которой откровенно торчала рукоять вполне настоящего, хоть и старого, пистолета – если Антон не ошибся, системы Стечкина. Сверх того, на портупее висели кармашки для запасных магазинов – очевидно не пустые, – да и многочисленные карманы мальчишки тут и там подозрительно оттопыривались. В одном отчетливо виднелось явно не в лесу сорванное яблоко, а из другого торчала антенна мощной полевой рации, так что даже становилось интересно, как этот далеко не могучего сложения товарищ ухитряется таскать на себе столько всякого – да еще и сохранять при этом столь вызывающе-бодрый вид.

Мальчишка Антону был незнаком. Судя по всему, и Антон мальчишке был неизвестен, что не мешало ему разглядывать юнгу с немалым интересом. В качестве приветствия рыжий достал из кармана яблоко, протер его – символически – о камуфляж, звучно хрупнул и щедро протянул вперед надкусанное:

– Хочешь? – поинтересовался он, интенсивно жуя.

Начало было интересное. Антон взял яблоко. Хрустнул тоже. Мальчишка положил на камни арбалет. Достал рацию, щелкнул тангентой:

– Але-але-але, это я, все нормально, это юнга какой-то… сам такой!

Антон даже глаза вытаращил и еще раз хрустнул – уже возмущенно. Рыжий между тем ловко убрал рацию в кармашек и подал Антону руку:

– Юрка[30].

– Антон, – Антон пожал твердую горячую ладонь. Мальчишка стрельнул глазами на развалины и заморгал. – Да, я. Это мой дом.

Мальчишка даже чуть отшагнул, смерил Антона взглядом. А тот опустил глаза, положил надкусанное яблоко на верхний край обваленной стены и присел на камни. Ему захотелось, чтобы этот непонятно откуда вынырнувший деловитый Юрка ушел.

Но Юрка не уходил. Он вместо этого сел рядом.

– Мы из столицы, а тут, – он мотнул головой в сторону леса, – у нас полевой лагерь. Пять километров отсюда… Я пошел проверить, как тут, может, расчистку начнем. Поход-то краеведческий, а это тоже… ну, как бы краеведение… А ты тут был, когда…

– Был… – Антон кивнул, не поднимая голову. – Я был.

– А у Спики?.. – голос мальчишки завибрировал.

– И у Спики был… – равнодушно отозвался Антон.

Юрка вскочил и выпалил:

– Ну!

Выпалил так, что Антон поднял голову.

Юрка смотрел распахнутыми глазами, в которых были звезды. Горящие яркие звезды. И чуточку зависти. И даже немного преклонения.

Антон вдруг понял, что может вздохнуть нормально, – до этого не получалось. И вздохнул. И сморгнул. И вздохнул снова.

Юрка сел рядом снова – осторожно, как будто возле драгоценной хрупкой статуэтки.

– Наши им врезали. Да? – спросил он с надеждой, как будто нужны были слова Антона – словно последнее, самое важное подтверждение.

– Да, – сказал Антон. И неожиданно яростно, со стеклом и металлом в голосе, добавил: – Врезали! Они от нас бежали, как… как… эххх! – и мотнул головой упрямо.

Юрка от восторга – не сводя глаз с Антона – притопнул ногой. И вспыхнул, как сухой хворост, с таким же треском:

– Ой-я!!! Слушай!!! Ну! А пошли со мной?! К нам!!! У нас вечером костер! Все попадают, когда ты придешь! Ты про Спику расскажешь! И вообще!!!