А ведь она права. Он никогда не использовал постель как средство управления другими. Возможно, потому, что предпочитал влиять на мужчин — это было сложнее, а потому забавнее. А может, дело в том, что он никогда не оставался в женской постели достаточно долго, чтобы его партнёрша успевала что-то почувствовать.

И вот последствия. Такой провал. Оглушительный, с треском, который должен быть слышен аж до самого побережья. Позор на твою голову, Лукас Джейдри. Как бы Марвин этому порадовался.

— Уж не знаю, что вы там думаете, — продолжала Селест: в её голосе не было ни обиды, ни злости, ни сочувствия — ничего, что могло бы уверить Лукаса, будто она по-прежнему играет. Конечно, она могла играть… а могла и нет. — Что я хочу вас отравить? Так ведь я всегда пью и ем вместе с вами. Вытянуть какие-то сведения?.. Ох, я не знаю. Неужели вы думаете, что мне бы это и вправду удалось? И что Дерек этого не понимает?

— Так Дерек всё-таки… — резко начал Лукас, но Селест перебила его.

— Он мой старый друг. Настолько, насколько может быть другом исповедник. И я знаю, что безопаснее для меня не задавать ему вопросов. У меня трое детей, сэйр Лукас. Я хочу им добра. И я не стала бы делать то, что заведомо обречено на провал.

Лукасу хотелось ей верить. И это было ужасно. Ужасно, возмутительно, он не понимал, как мог настолько размякнуть, — но он в самом деле хотел ей доверять. И у него не было неопровержимых улик её вины.

— Вы можете покинуть мой дом немедленно… если хотите этого. Может, так даже будет лучше. Я подумать боюсь, что вы там себе успели навоображать. И это… не делает вас хорошим любовником, сэйр Лукас.

Если это был очередной ход — то шокирующе рискованный. Сам Лукас на такое мог бы и не решиться. А она была либо отчаянно смела, либо невиновна.

И то и другое заслуживало только уважения.

— Простите, — сказала Селест. — Я была груба…

— Вы были очень грубы, — ответил Лукас. — Ваш стюард вам и в подмётки не годится.

— Я правда не знала, что он был вашим. Хотя вижу, что вы мне не верите.

— Я не знаю, верю ли вам.

— Вполне вероятно, что так. Это для вас что-то такое… непривычное, не правда ли?

Он не ответил. И вдруг почувствовал себя усталым.

— Сядьте, — сказала Селест, — я разотру вам спину. Вас не мучают боли в пояснице?

— Неужто я кажусь настолько старым?

— Иногда. Сядьте же.

Он сел. Она принялась разминать его плечи — и вправду затёкшие. Странно, что он этого не чувствовал. А теперь, когда по мышцам стала растекаться истома, снова подумал: что бы ни замыслил Дерек, он всё же отчасти заслуживает за это сердечной благодарности.

— Вы опять! — сказала Селест. — Что на этот раз?

— Ничего… месстрес. Ничего. Простите меня.

— Не знаю, смогу ли. Понимаю, тут нет вашей вины, но… я не привыкла к такому отношению.

— К нему невозможно привыкнуть.

— По крайней мере, вы это понимаете. Значит, вы небезнадёжны.

И тогда — как вчера в таверне «У сивого мерина» — Лукаса ожгло слепым, диким, неистовым желанием и вправду верить. И доверять. Позволить любить себя — и в кои-то веки не думать, что стоит за этой любовью. Наваждение длилось всего минуту, но оно было таким сильным, как никогда прежде. Никогда — с тех пор, как Лукас разучился думать о подобных чувствах без подозрения.

— Что-то вас гнетёт, — сказала Селест. — Сильнее, чем вы сами замечаете. Оно вас… пожирает. Вы таете, как свеча. И мне… мне страшно за вас.

— За меня? — переспросил Лукас и засмеялся, но смех вышел сухим и неживым.

— За вас и за себя, за всех, кто с вами столкнётся. Вы разрушительно влияете на людей. Вы заметили, что я натворила с тех пор, как вы здесь появились?

— Самолично командовали прислугой? О да, это поистине было чудовищно.

Она промолчала. Только её руки, сильные, крепкие — кто бы мог подумать об этом, видя её тоненькие запястья? — по-прежнему решительно мяли его плечи, спину, шею так, что у него уже всё разболелось. В этих прикосновениях не было нежности — она просто пыталась снять онемение, и это у неё получалось… это, и не только это, подумал Лукас и сдался.

— Один мой… друг сейчас далеко отсюда, — проговорил он, не открывая глаз. Он сидел лицом к огню, и по внутренней поверхности его век плавали красные пятна. — Я отправил присмотреть за ним своего человека, не самого лучшего, но самого надёжного. Почему-то лучшие никогда не бывают надёжными, и наоборот.

— И теперь вам кажется, что оба они в опасности, — сказала Селест.

Это уже выходило за всякие рамки.

— Откуда вы знаете?

— Вы говорите во сне.

Он застыл, и она со всей силы шлёпнула ладонью по его шее.

— Да расслабьтесь же вы! Единый! Как с вами тяжело! Я не удивляюсь, что вы до сих пор не женаты.

— Я не говорю во сне, — деревянно сказал Лукас. — Вы лжёте.

— А у вас мания преследования. И место вам в доме умалишённых, — резко сказала Селест и отошла от него.

Лукас смотрел на неё и слушал её — шаг, движение кисти, ресниц, шорох пряди, падающей на шею, — не чувствуя, как сжимает обеими руками подлокотники кресла. Какой же она была… обычной, совсем обычной, заурядной, непоследовательной, недальновидной, как все женщины. И всё-таки она поймала его. Легко и играючи, и теперь он бился в силках, лишь затягивая их всё туже.

— Вы правы, — проговорил он наконец. — Вы совершенно правы. Мне место именно там.

Селест рассеяно водила пальцами по стенке кубка, но не пила. Она выглядела расстроенной.

— Что я говорил во сне? — спросил Лукас.

Она неохотно пожала плечами.

— Ничего вразумительного. Но я видела, что вам тревожно. Что вы боитесь за кого-то. А утром вы себя вели так, будто не помните этих снов.

Он и правда не помнил. Знал только, что в последние ночи ему всё время снится Ив. И ещё знал, что это были дурные сны — может быть, он забывал их потому, что хотел забыть. А он всегда забывал то, что хотел.

— Мне снился один человек, — проговорил он. — Но я не могу понять, как он связан с… с теми двумя. Какое он вообще имеет к ним отношение. И это…

— Вы всё время боитесь того, чего не понимаете, — сказала Селест. — Это неправильно. Иначе нам всем пришлось бы жить в постоянном страхе.

Видимо, взгляд Лукаса показался ей странным, потому что она тут же потупилась.

— Простите. Не моё дело поучать вас. Я всего лишь глупая женщина…

— Что вы скажете, месстрес Селест, если я убью вашего мужа и женюсь на вас?

Она посмотрела на него с сожалением, и не подумав улыбнуться.