– А ты? Как у тебя дела? – Он потянулся к моей руке. Я повернула ладонь, чтобы пожать его руку, и заглянула в его глаза, которые когда-то любила так сильно, что думала, умру, если не буду видеть его устремленный на себя взгляд каждый день. – Ты счастлива?

– Тебе станет легче, если я отвечу утвердительно?

– Да. Но еще потому, что мне было бы приятно это услышать.

Я улыбнулась. Мэтью не отводил взгляд от моего лица. Я слегка пожала плечами.

– Ты даже не хочешь мне ответить, – сказал он, сдавшись и убирая свою руку. – Слушай, я сожалею. Прости за то, что я говорил, что делал. Я был молод. Любой на моем месте поступил бы так же. Ты мне лгала. Что я должен был думать?

Я снова улыбнулась.

– Элли, прости. Мне правда очень-очень жаль.

– Не стоит, – сказала я. – Это было давно, и сейчас уже не так важно.

– Ты так красива, – сказал он, понизив голос. – Я бы хотел…

– Что бы ты хотел? – резко, без интереса спросила я.

– Хочешь, куда-нибудь сходим?

Я открыла рот, но слова нашла не сразу.

– Ты имеешь в виду мотель?

Мэтью выглядел пристыженным, виноватым, но его лицо раскраснелось от возбуждения. Совсем как в прошлом. Он крутанул обручальное кольцо на левой руке.

– Да.

Встреться мы несколько месяцев назад, я могла бы ответить «можно». Сейчас я встала.

– Нет.

Он поднялся вслед за мной.

– Извини.

Я сжала руки в кулаки.

– Ты обвинил меня в том, что я встречаюсь с другим за твоей спиной. Ты сказал, что предательство – самый отвратительный поступок. Если бы я согласилась, что бы ты сказал жене?

Мэтью не знал, куда себя деть, и я поняла, что дело было не только в письмах, которые он нашел, но и в знании того, кто их слал и почему они перестали поступать. Я ушла. На улице он больно ухватил меня за локоть и повернул к себе, скорее всего оставив после себя синяк.

– Я пытаюсь сказать тебе, что я был не прав!

– Ты говорил, что любишь меня. Но представь себе, Мэтью, я слышала слова получше от мужчин похуже, и если бы ты меня любил, то не оставил так, как ты это сделал.

Рот, который когда-то целовал мое тело, исказила гримаса.

– Ты должна была сказать правду.

Я рассмеялась низким, горьким смехом.

– Я и сказала правду, а ты дал мне от ворот поворот.

Я все еще помню выражение его лица. Отвращение. То, как он попятился от меня.

– Моей вины в том не был. Я не позволяла ему делать все то, что он делал, Мэтью. Он просто делал. Я не просила его писать мне тех писем. А он их писал.

Мэтью ничего не сказал. Я выдернула руку.

– Я не позволяла своему брату делать все те вещи. – Мэтью моргнул, и я порадовалась. – Он просто делал. И я надеялась, что ты меня все равно будешь любить. Но ты от меня отвернулся. Так скажи-ка мне, Мэтью, кто же меня в конце концов имел?

Я повернулась и пошла прочь, чувствуя тошноту, и, когда Мэтью меня окликнул, не обернулась.

Я оглядела двор торгового центра, где толпились семьи, пришедшие на фестиваль.

– Отличная работа, Боб, – похвалила я.

Боб улыбнулся:

– Да. Возле нас будет куча народу.

Тройным Смитам и Брауну не было нужды париться по этому поводу – у компании хватало дел и без того, чтобы себя рекламировать. Но я была рада, что старший Смит решил принять участие. Приятно было работать в компании, которая интересуется не только делами своих сотрудников, но и проявляет интерес к общественным мероприятиям.

Мне редко доводилось бывать в компании с детьми. У меня нет племянников или племянниц, и, в то время как мои кузены обзаводились детьми, мой опыт общения с ними сводился к восхищению ими издали. Я вообще не знаю, как и о чем говорить с детьми. Мне претит общаться с ними, снисходя до них, словно у них нет мозгов, и в то же время они меня озадачивают.

– Привет, – обратилась я к маленькой девочке, держащей за руку своего младшего брата. – Хочешь подарочный пакетик?

В ответ – ничего. Ни улыбки, ни кивка, ни слова. Мальчик что-то залепетал, но девчушка молчала как могила.

– Кара, – сказала женщина, что была с ними рядом. Логично было предположить, что это их мать. – Тебе задали вопрос.

Она подтолкнула девочку вперед. Я тут же протянула пакетик, чувствуя себя так, как могла чувствовать Дайан Фосси, терпеливо добиваясь, чтобы ее признал пугливый примат. Девчушка молча смотрела на меня. Ее братик засунул палец в нос. Я протянула два пакетика их матери.

– Дайте своим детям сами, – сказала я. – Вот здесь найдете бумажные салфетки.

Она не поняла. Возможно, ковыряние в носу уже не считалось дурной привычкой. Однако она взяла пакетики, поблагодарила меня, затем они втроем влились в толпу.

Я взяла новый пакет и повернулась к другому гостю фестиваля:

– Привет! Хочешь подарочный пакетик?

Мальчик, что стоял у нашего стола, чуточку перерос графические мини-планшеты и цветные мелки, а вот бумажные салфетки ему могут пригодиться. Он переминался с ноги на ногу, не вытаскивая рук из карманов своей толстовки, которая была ему великовата. Волосы у него подросли и падали на глаза, но я не думала, что он смотрит на меня.

– Здравствуйте, мисс Каванаг.

Он стоял в поредевшей толпе. Я оглянулась через плечо на Боба – он открывал новую коробку с подарками. Марси покинула свой пост у машины с попкорном, чтобы купить всем что-нибудь перекусить. Я выпрямилась и, контролируя голос, сказала:

– Здравствуй, Гевин.

– Я увидел вас здесь и просто хотел сказать, что… что…

Я не спешила ему на помощь, продолжая смотреть в одну точку поверх его плеча. Обвинения его матери настолько глубоко и так сильно меня задели, что я не могла ему даже улыбнуться.

– Мама, она… Как бы это сказать?… Она была не права.

Я кивнула и стала наводить порядок на столе. Гевин потоптался на месте. На груди его толстовки был изображен ухмыляющийся скелет с кинжалом в черепе.

– Мама, она… Она просто устала от того, что я не занимаюсь домашними делами и очень много времени провожу с вами. Она захотела узнать, почему я так долго у вас пропадаю.

– Ясно. – Я подняла голову и встретилась с его глазами, выглядывающими из-под челки. – И насколько я понимаю, ты ей сказал.

Гевин пожевал губу.

– Ну да.

Я кивнула и снова стала поправлять стопки блокнотов и наборы карандашей.

– Правда, тогда возникает интересный вопрос: почему она думает совсем другое?