Гевин не знал, что на это ответить, наверное, поэтому произнес с вызовом:

– Вы хорошенькая, а я подросток и…

Я снова подняла на него глаза и, должно быть, пригвоздила его своим взглядом, потому что он оборвал себя.

– Наверное, ты не понимаешь, Гевин, сколько проблем мог бы мне доставить.

Я говорила, не повышая голос. Увидев перед нашим столом двух близнецов в одинаковой одежде, я протянула им два пакета с подарками. Они одинаково улыбались перепачканными от шоколадного мороженого ртами. Их родители потянули их прочь, и я снова повернулась к Гевину:

– Теперь понимаешь?

Он пожал плечами:

– Мама сказала, что она понимает, что у меня гормоны и все такое, и, если мне предоставить шанс сделать что-нибудь непристойное, я сделаю.

Непристойное. Это слово вызвало у меня неприятное чувство. Боб сказал, что отлучится в туалет. Я была рада, что он оставит нас с Гевином одних. Он ушел. Я скрестила руки на груди.

– Ничем непристойным я заниматься с тобой не предлагала. – Между нами словно с грохотом сошлись две льдины.

Гевин не отрывал взгляд от пола, переминаясь с ноги на ногу.

– Я сказал, чтобы она не спрашивала про мою спину. Чтобы она ни о чем другом не спрашивала.

– Я думала, мы друзья, – наконец произнесла я без всякого участия. – Друзья не предают друзей, чтобы спасти свою задницу.

Он снова пожал плечами:

– Я прошу прощения.

– Я на работе, – сказала я. – Пожалуйста, не мешай мне.

Гевин отошел, бросив на меня скорбный взгляд через плечо. Я сделала вид, что не заметила.

– Извини меня за эти слова, дорогая, но ты выглядишь как шесть кусочков дерьма на палочке.

– Ну ты и скажешь тоже, Марси. Спасибо тебе большое. – Я добавила сахар и сливки в свою чашку с кофе и сделала глоток. Помои. Но я все равно выпила.

– Но это правда, зайка. – Она покачала головой. – Давай выкладывай в чем дело, если не хочешь услышать, что я делала на Арубе.

Марси убедила меня пойти на ланч на свежий воздух, пока еще стояли солнечные дни. Теперь мне от нее покоя не было, и даже четыре слоя туши на каждом глазе не мешали ей смотреть мне прямо в душу.

– Когда это ты была на Арубе?

– Пока еще не была, но собираюсь туда в свой медовый месяц.

Я выпила еще кофе, хотя к этому моменту глаза от кофеина у меня стали как блюдца, поэтому я бы не удивилась, если бы мои ресницы стали доставать до корней волос. Затем до меня дошел смысл ее слов, и я взглянула на ее левую руку с новеньким бриллиантовым колечком. Я со стуком поставила чашку на стол.

– Марси! Вы помолвлены?

Она просияла:

– Угу.

Марси рассказала мне, как Уэйн опустился перед ней на одно колено и предложил стать его женой. Принесли нашу еду. Марси ела и говорила, оживленно размахивая в воздухе вилкой, чем вызывала изумленные взгляды сидевших за другими столиками посетителей. Я слушала и кивала, заразившись ее непосредственной радостью.

Наконец она прервала себя, сжимая в руке вилку с кусочком сырного пирога.

– Это мой последний сырный пирог до свадьбы. Я хочу сбросить хотя бы десять фунтов. Да, Элли, а ты-то сама как поживаешь?

Я взглянула в свою тарелку с наполовину съеденным десертом.

– Я? Хорошо. Спасибо за открытку и растение.

Она улыбнулась.

– Уэйн сказал, что ты предпочтешь его цветам.

– Так и есть. Передай ему, что он прав. – Я доковырялась до дырки в своем пироге. – Спасибо, что подумали обо мне.

– Да не за что. – Марси прожевала, проглотила кусок, отхлебнула кофе.

Я чувствовала ее взгляд на себе, но голову не поднимала. Однако Марси было не остановить таким принятым и простым способом избежать общения, как не встречаться с кем-нибудь взглядом.

– Ты знаешь, что можешь мне сказать, если хочешь. Можешь говорить со мной о чем угодно.

Я кивнула:

– Спасибо, Марси, но отец уже был болен. Это не стало потрясением.

Она тяжело вздохнула, и этот вздох, в отличие от ее взгляда, все-таки заставил меня поднять на нее глаза.

– Я говорю не о твоем отце.

– Нет?

Она мотнула головой и закинула последний кусочек пирога в рот.

– Не-а.

Я секунду просто смотрела на нее, затем тоже последовала ее примеру. Сахар и вязкий шоколад… Моим вкусовым рецепторам понравилось.

– На прошлой неделе, в центре, я видела Дэна. – Марси вытерла пальцы салфеткой.

Я что-то невнятно пробормотала. Марси вперила в меня взгляд ясных голубых глаз. Блестки в тенях для глаз засверкали. Помада у ней тоже была нового оттенка, губы надулись. Я приготовилась к лекции.

– Он сказал, что вы разошлись. Что ты не отвечаешь на его звонки.

Я хотела засмеяться, но у меня вырвался какой-то приглушенный звук.

– Разошлись?

– А что, нет?

– Мы не…

– Элли. – Марси положила руку поверх моей, и я опустила вилку. – Что случилось?

– Не хочу об этом говорить. – Я посмотрела ей прямо в глаза.

– Ну хорошо. – Она сжала мои пальцы.

– Да и вообще по этому поводу нечего сказать. – Нечасто я говорила не думая, но в этот день молола языком быстрее, чем соображала. И чем больше я говорила, тем сложнее было остановиться. Хотелось сказать. Объяснить. Опровергнуть, заявить, высказаться. Оправдаться.

Марси сидела и слушала. Впервые молча.

– Он не был моим бойфрендом. Мы просто приятно проводили время. Все было несерьезно с самого начала. Я сказала ему сразу, что наши встречи в отношения не перерастут. Я не вступаю в отношения. Я так ему и сказала. «Хорошо», – согласился он. – Слова были похожи на капли, стекающие по окну, – делящиеся, ветвящиеся, снова возникала еще одна, когда уже казалось, что все исчезли. – Я не виновата, что он все неправильно понял. Я была с ним честна. С самого начала. Он знал, я знала. Мы оба знали. И теперь все кончено, хотя что «все», я сама не понимаю, раз на самом деле ничего и не начиналось.

– Вот ты сама и ответь на это, – мягко сказала Марси, откидываясь на спинку стула. Она выглядела такой спокойной, словно каждый день выслушивала душевные излияния.

– Все кончено, – твердо сказала я. – В смысле не все, но кончено.

Она улыбнулась:

– Элли, родная. Милая моя. Что плохого в том, чтобы быть счастливой?

Сначала я не нашлась что на это ответить. Пирог в желудке словно превратился в камень. Я даже допила кофе, хотя он уже остыл.