в ослабленном и изолированном положении. Для этого, в свою очередь, требовалось поддерживать хорошие отношения как с Австро-Венгрией, так и с Россией, при том, что у этих двух монархий имелись серьезные разногласия на Балканах. Решение такой задачи не просто требовало немалого мастерства, но в значительной степени противоречило самой логике европейского «баланса сил», не допускавшего доминирования какой-то одной державы на континенте. В силу этого можно говорить о том, что избранная Бисмарком стратегия обеспечения безопасности и внешнеполитических интересов Германской империи была изначально обречена на провал. Однако вопрос заключается в том, имел ли он реальную возможность избрать альтернативный способ действий. Многие историки, особенно писавшие свои работы уже после Второй мировой войны, ставили Бисмарку в упрек, что он пытался действовать, опираясь в первую очередь на военную мощь Германии и создавая запутанную систему альянсов, порой противоречивших друг другу. Но могла ли новая империя двигаться иным путем, например, сделать ставку на демонстрацию своих мирных намерений, на отказ от применения силы и взаимопонимание со всеми соседями?

Нельзя сказать, что Бисмарк не предпринимал никаких шагов в этом направлении. После 1871 года он неоднократно заявлял, что Германия удовлетворена имеющимся и не претендует ни на какие территориальные приращения. По сути своей эти утверждения соответствовали истине. Он действительно считал, что дальнейшее расширение границ не просто не нужно, а даже нежелательно. «Мы могли бы в лучшем случае получить еще больше поляков, учитывая, что еще не переварили тех, которые и так у нас есть», — заявил он, к примеру, в беседе с депутатами в 1873 году[611]. Присоединение австрийских немцев изменило бы конфессиональный баланс в стране в пользу католиков; восточное побережье Балтики было бы невозможно защищать в случае войны. «Все мои усилия направлены на сохранение мира; не скажу, что из христианских чувств — это растяжимое понятие — а исходя из интересов»[612], — говорил канцлер французскому послу, и мы можем поверить в искренность его слов.

Однако с первых месяцев существования империи он избрал активную, наступательную, даже силовую стратегию, которая была способна только усилить недоверие соседей к новой державе. Угроза французского реваншизма, позиция влиятельных военных кругов, необходимость использовать образ «внешней опасности» для успешного проведения внутренней политики — все это толкало Бисмарка по избранному пути.

Вопрос, однако, заключается еще и в том, являлся ли сам «железный канцлер» человеком, способным избрать иную стратегию. Ответ на него будет однозначно отрицательным, Бисмарк был лишен любых идеалистических представлений и верил, что безопасность государства может быть обеспечена только его сильной позицией. Достигший германского единства военным путем, рассматривавший политику как борьбу, сражение, он не мог действовать иначе, поскольку это потребовало бы кардинального изменения всей структуры его мышления и системы ценностей и приоритетов. Совершенно очевидно, что у зрелого, успешного политика такая перемена была попросту невозможна.

В рамках этой стратегии, однако, в его руках всегда находился целый набор альтернатив, между которыми он мог выбирать. Эта гибкость во многом и позволила Бисмарку в течение почти двух десятилетий добиваться успеха на международной арене. Тем не менее и она имела свои границы. Вся внешняя политика Бисмарка в 1870—1880-е годы являлась, по сути, вынужденным переходом от попыток найти долговременное решение проблемы безопасности и утвердить доминирующее положение Германской империи в Европе (что для многих немцев было одним и тем же) к постоянному искусному жонглированию, в процессе которого достигались в основном тактические успехи. При этом пространство для маневра с течением времени медленно, но верно сужалось.

Необходимо отметить и еще одно важное обстоятельство. В сфере внешней политики постепенно нарастало соперничество политического руководства и военной верхушки. Генералы полагали себя главными экспертами в вопросах национальной безопасности. В Генеральном штабе считалась практически неизбежной новая война, причем на два фронта. Поскольку такую войну можно было выиграть, лишь начав ее при благоприятных условиях, в рядах военной элиты приобрела популярность идея превентивного удара. Бисмарку приходилось время от времени указывать генералам их место, удерживая от вмешательства в принятие политических решений.

Первым проектом Бисмарка стало восстановление согласия «трех черных орлов», которое обеспечивало бы существующее статус-кво в Европе и надежно изолировало Францию. Идея тройственного соглашения с Россией и Австро-Венгрией возникла еще в 1867 году, но к ее реализации Бисмарк приступил тремя годами позже. 13 сентября 1870 года, в разгар войны с Францией, он в направленной в Петербург телеграмме заявил о желательности «тесного сотрудничества монархически-консервативных элементов Европы»[613]. Эта инициатива встретила достаточно благосклонный прием; в июне 1871 года во время кратковременного пребывания императора Александра II в Берлине он встретился с кайзером и имперским канцлером, с которыми обсудил перспективы совместных действий по защите от «социалистической угрозы».

Бисмарк был, по крайней мере на данном этапе, заинтересован в союзе с Россией. В письме, датированном 28 ноября 1870 года, он высказался следующим образом: «Пока наши отношения с Австрией не поставлены на лучшую и более твердую почву; пока в Англии не возобладало осознание того, что ее лучшим и надежнейшим союзником на континенте является Германия, хорошие отношения с Россией обладают для нас большой ценностью»[614]. Проблема, однако, заключалась в том, какой характер приобретут эти отношения. В российской правящей элите многие без всякого энтузиазма восприняли образование в Центральной Европе нового могущественного государства. Старая Пруссия неизбежно играла роль младшего партнера Петербурга, а Германская империя могла претендовать, как минимум, на равноправие. Вопрос о том, в какой степени стороны должны учитывать интересы друг друга, останется весьма болезненным в российско-германских отношениях следующих десятилетий.

В это же время к идее желательности сотрудничества с мчащейся навстречу своему единству Германией начали склоняться и в Вене. Первые признаки «потепления» появились в ноябре 1870 года, когда полное и окончательное поражение Франции стало лишь вопросом времени. 26 декабря фон Бойст заявил, что составной частью будущей внешней политики Австро-Венгрии станет улучшение отношений с новым государством. В мае он развил свою мысль, говоря не просто о необходимости хороших отношений с Германией, но и об их использовании для налаживания нормальных контактов с Россией. 16 июня 1871 года австрийский уполномоченный генерал кавалерии барон Людвиг фон Габленц-Эскелес заверил Бисмарка, что Франц Иосиф жаждет достичь взаимопонимания.

Положительная реакция двух основных партнеров побудила Бисмарка выступить в июне 1871 года с официальным обращением к крупнейшим европейским державам с призывом объединиться в борьбе против революционной угрозы. От Англии был получен, как и ожидалось, сдержанно-отрицательный ответ. С Австро-Венгрией начались активные переговоры, вылившиеся в августе-сентябре 1871 года в серию дипломатических рандеву с участием крупнейших государственных