Действительно, кампания была громкой и яркой, привлекая внимание как современников, так и историков. Но одновременно с ней в новом государстве происходили не менее важные, пусть и менее заметные процессы.

В рамках «внутреннего основания империи» в течение нескольких лет была проведена огромная законодательная работа, направленная на комплексную модернизацию страны. На всю империю распространили законодательство Северогерманского союза, касавшееся свободы передвижения и предпринимательской деятельности, свободы мер и весов и т. д. Была введена единая валюта (марка), появилось новое законодательство о ценных бумагах, целая плеяда законов, регулирующих сферу права и управления. В 1871 году был принят уголовный кодекс, в 1873 году началась кропотливая работа по кодификации гражданского права (завершена она была уже после отставки Бисмарка). В 1876–1879 годах прошли важные реформы судебной системы, в 1879 году был создан Имперский суд в Лейпциге, ставший высшей судебной инстанцией страны. Расширялась структура имперских органов власти: одно за другим появились железнодорожное ведомство, ведомство здравоохранения, почтовое ведомство, ведомство внутренних дел, Имперское казначейство. В 1875 году был создан Имперский банк.

В экономической политике Бисмарк полагался в первую очередь на подчиненных, известных своими либеральными взглядами — главу ведомства имперского канцлера Дельбрюка и прусского министра финансов Отто фон Кампгаузена. В результате молодая Германская империя твердо стояла на принципах свободной торговли. В 1875 году, например, было принято решение об отмене последних импортных пошлин на железо. Сам Бисмарк не являлся пламенным сторонником свободной торговли, однако не считал этот вопрос принципиальным.

Еще одним ключевым сюжетом тех лет стал военный законопроект. Его история тянулась еще со времен основания Северогерманского союза; рассмотрение этого важнейшего вопроса все время откладывалось. Военные расходы составляли от 80 до 90 процентов всего бюджета империи, и армейская верхушка требовала, чтобы они были зафиксированы раз и навсегда (этернат). Это означало бы существенное ослабление бюджетного права Рейхстага и поэтому являлось неприемлемым даже для национал-либералов, по большинству вопросов поддерживавших правительство.

Бисмарк также был не заинтересован в принятии этер-ната, поскольку это лишило бы его одного из немногих рычагов давления на военных. Однако он предпочел под предлогом болезни на первых порах самоустраниться от происходящего. Военный законопроект был внесен в парламент в 1873 году, но отложен до выборов, состоявшихся в январе следующего года. Дебаты в итоге начались в феврале, и к середине весны ситуация зашла в тупик: ни одна из сторон не была готова уступить. На горизонте забрезжил призрак нового «военного конфликта».

Только в этот момент канцлер выступил на сцену. В конце марта его посетили два дружественных депутата, которые передали сказанное канцлером в прессу: «Здесь, в Рейхстаге, эти господа, которые избраны моим именем и от которых избиратели хотят, чтобы они поддерживали немецкую имперскую политику, чтобы они вместе со мной противостояли нашим общим врагам, эти господа считают возможным отойти от этого тогда, когда они этим якобы вступают в противоречие со словами, которые были ими сказаны в другом месте, в другое время и при других обстоятельствах. Мне не может нравиться такое положение вещей, я не могу рисковать моей европейской репутацией. Как только я буду в состоянии писать, я подам в отставку. Такому положению вещей, какое вредит высшим интересам империи, должен быть положен конец так скоро, как возможно. И для этого есть лишь два средства: либо моя отставка, либо роспуск Рейхстага»[585]. Жесткая позиция должна была склонить к компромиссу колебавшихся национал-либералов, В первых числах апреля на переговорах между канцлером и лидером Национал-либеральной партии был достигнут компромисс — срок действия закона был определен в семь лет (так называемый септеннат). 20 апреля военный закон был принят Рейхстагом. Бисмарк смог продемонстрировать свою необходимость обеим сторонам конфликта и, по сути, добиться поставленной цели.

Компромисс не устроил полностью ни одну из сторон; военные и император пошли на него с большой неохотой, национал-либералы оказались на грани раскола. Уже современники расценивали произошедшее как их поражение. Лидер прогрессистов Ойген Рихтер[586] обвинял национал-либералов в том, что они «поступились конституционными правами народа», и называл принятие септенната своим «первым парламентским поражением в серьезном вопросе»[587]. Горечь от вынужденного компромисса в военном вопросе либералам несколько смягчило принятие в том же году весьма прогрессивного закона о прессе. Однако главным мотивом, заставившим их идти на поводу у Бисмарка, было желание продолжать стратегическое партнерство и страх толкнуть правительство на консервативный курс.

Существует высказывание, приписываемое целому ряду авторов, включая Бисмарка: любой политический альянс есть союз всадника и лошади. Действительно, если цели союзников расходятся, то каждый из них стремится добиться своего в ущерб партнеру. Альянс «железного канцлера» с немецкими либералами являлся весьма типичным примером. Их главной общей целью было объединение страны; когда оно оказалось достигнуто, встал вопрос о том, на каких условиях партнерство продолжится дальше. Расчет умеренных либералов был прост: ни Вильгельм I, ни Бисмарк не вечны; в обозримой перспективе на смену престарелому императору придет либеральный кронпринц; нужно просто дождаться этого времени, а пока «только не напирать», не требовать от правительства слишком многого, а поддерживать его на пути пусть скромных, но прогрессивных преобразований, выступая в роли своеобразной «партии власти». В свою очередь, Бисмарк был готов идти навстречу либералам в тактических вопросах, если они были готовы поддерживать его в принципиальных вещах. Порой ему удавалось даже представлять меры, принимавшиеся им исходя из собственных соображений, как уступки союзникам. В итоге всадником в тандеме оказался именно «железный канцлер».

Весьма примечательной историей является уже упоминавшийся выше Культуркампф. Противоборство между государством и католической церковью — в первую очередь в лице Партии Центра — началось сразу же после основания империи. Оно велось на двух уровнях: общеимперском и прусском. В рамках Культуркампфа в 1871–1875 годах было принято в общей сложности более двадцати имперских и прусских законов. Их можно условно разделить на две группы — «модернизационные», сокращавшие влияние религиозных структур на государство и общество, и «репрессивные», призванные наказать церковь за неповиновение.

Летом 1871 года Бисмарк объявил прусскому министру культов Генриху фон Мюлеру[588], что «его целями является борьба с католической партией, особенно в польских областях — Западной Пруссии, Позене, Верхней Силезии — отделение церкви от государства, церкви от школы»[589]. В декабре 1871 года был принят имперский закон, вносивший изменения в уголовный кодекс — так называемый «кафедральный параграф». Теперь уголовно наказуемым становилось произнесение духовными лицами проповедей, направленных против «общественного мира», то есть против существующей государственной системы.

Категорически не согласный с этими установками Мюлер подал в отставку в январе 1872 года. Его преемником был назначен