Низинич смотрел, как палатин с жадностью уничтожает медвежий окорок, запивая его светлым пшеничным пивом.

«Возголодал. Верно, торопился, конь весь в мыле. Значит, случилось у них в Кракове что-то».

Палатин спешил, рвал окорок острыми здоровыми зубами. Видно было, что ему не терпится изложить хозяину новости.

Отхлебнув из кружки пива, он быстро заговорил:

— Весть моя и плоха, и добра. Вначале о худом. В Кракове скончался наш горячо любимый государь, король Болеслав Целомудренный. Безутешна королева Кунигунда, несчастен осиротевший народ. Плачет по храброму рыцарю шляхта.

— Все мы смертны суть, — тихо промолвил Варлаам, пристально взирая на горестно опустившего голову собеседника. — Однако, смею думать, не одно только это несчастье заставило тебя скакать ко мне, светлый пан, забыв об усталости.

— О, ты прав, боярин, — согласно закивал палатин. — Я хочу, чтобы ты вместе со мной поехал во Львов, к твоему князю.

— Но зачем? Поясни. Ты мог бы отправиться к нему, не заезжая в Бужск.

Палатин хитровато улыбнулся.

— Шляхта избрала краковским королём Лешко Чёрного. Это племянник почившего.

— Кажется, Лешко женат па Агриппине, дочери бывшего черниговского князя Ростислава Михайловича?

— Да, да. Ты прав, боярин. Все русские и польские князья — близкие или дальние родичи. Отец княгини Агриппины — свояк и князя Льва, и Болеслава. Опять-таки родная сестра Агриппины — вторая супруга чешского короля Пржемысла Отакара. В то же время Гертруда фон Бабенберг, племянница первой жены Пржемысла, герцогини Маргариты, была замужем за покойным князем Романом, младшим братом князя Льва.

— А волынская княгиня Ольга — родная племянница Ростислава Михайловича?

— Запутанное родство. — Палатин через силу рассмеялся и смачно отхлебнул пива. — Как видишь, боярин Варлаам, на польскую корону сыщется немало претендентов. И многие ясновельможные паны не хотят, чтобы престол в Вавеле достался Лешку. Одни высказываются в пользу вроцлавского князя Генриха, а другие... — Палатин внезапно замолчал и выразительно уставился на Варлаама.

— Хотят, чтобы королём Польши стал князь Лев, — докончил за палатина Низинич, догадавшись, к чему тот клонит. — Но ведь... Это вряд ли возможно. Князь Лев — православный, а поляки — католики.

— Ну и что? — пожал плечами палатин. — В конце концов, отец князя Льва получил корону из рук папы и хотел заключить союз с ним против монголов. Мало того, он едва не посадил своего сына Романа на австрийский трон. Но при этом и король Даниил, и Роман оставались православными. Так ли уж важна вера? Так ли уж велико различие между латинским и греческим исповеданием?

— Думаю, не всё так просто. — Варлаам вспомнил Падую и архиепископа Орсини. — Но, извини за прямоту, пан, спрошу тебя. Ответь мне, какова твоя корысть? Чем не устраивает тебя Лешко Чёрный?

— Твой вопрос уместен, и ответ на него у меня готов. Палатин снова сдержанно рассмеялся. — Новый король лишил меня чина. Назначил палатином этого мерзкого, козлоногого Пилецкого. А первый советник у него — твой враг, боярин Мирослав, бывший тысяцкий.

— Вот как? — нахмурился Варлаам. — А много ли ясновельможных поддержат князя Льва?

— Много, боярин Варлаам. Опора Лешка — мелкопоместная шляхта, рыцежство. Крупные можновладцы — на моей стороне. Ты бы, боярин, сперва потолковал с князем Львом сам. А потом и меня представишь.

Варлаам долго молчал, потупившись. Подумалось, что на месте Льва он бы, пожалуй, отказался от Кракова. К чему новые войны? Но, с другой стороны, разве не заманчиво объединить под единой властью древние славянские земли? Ох, если б не эта рознь промеж католиками и православными, веками грызущая Русь и Польшу!

— Я сведу тебя с князем Львом, — наконец, глухо вымолвил Низинич.

— Я знал, что не ошибся, приехав к тебе, боярин, — ответил палатин.

60.

Предложение панов всколыхнуло Льва, оторвало его от скучных разборов судебных дел и выездов в сёла, пробудило угасшее было честолюбие. О, он поборется за краковский престол! Конечно, он согласен! Корона Пястов — что может быть соблазнительней! Галич, Перемышль, Дрогичин, Краков, Тарнув, Гнезно — в одних руках! В его, Льва, руках! Мелкие князьки из Силезии и Мазовии, кланяющиеся в пояс, придворные приёмы, красивые панёнки, разодетые в шёлк и парчу, послы из европейских столиц, грамоты с золотыми печатями! Воображение рисовало яркие картины величия, уносило вдаль от малых забот, и уже думалось: а как иначе? Так и только так и должно быть.

Но затем Лев стал прикидывать, сколько может он собрать ратников против Лешки, и крепко призадумался. Вспомнил извечно недовольного им волынского князя Владимира. Этот начнёт говорить: зачем война, лучше миром поладим. Пусть, мол, сидит в Кракове Лешко. Незаконно стол у него отнимать. Нет, Владимир — худой союзник. Мазовский князь Конрад — тоже птица невысокого полёта. Отдал Хелминскую землю крестоносцам, чтоб те его от пруссов боронили. Вот дурак! Пустил в Польшу тевтонов, яко свинью в свой огород. А те рылом всё там перепахали. Осели на море Варяжском и тем же ляхам дорогу затворили. Вот теперь сидит Конрад в своей Мазовии, как старая, облезлая ворона, грает попусту, глядит, где что плохо лежит, да норовит утащить. В прошлое лето у Владимира три ладьи с зерном на Припяти захватил.

Но где же взять добрых ратников? С теми, что есть, глупо на Краков идти. Повторится то же, что было со Шварном.

Поразмыслив, Лев созвал на совет бояр. Долго сидели, склонившись над столом, ближние советники князя.

— Может, повременить, сил накопить? — предлагал Иоаким.

— Мало, мало у нас ратников, — чесал затылок дворский Григорий.

— Скотница[199] твоя бедновата, княже, — вздыхал Калистрат.

Варлаам, тоже приглашённый на совет, молчал и супился. Нет, не нравилось ему это дело. Но, он знал, князя не отговорить. Слеп Лев в своём властолюбии. Низинич уже раскаивался в том, что привёз во Львов палатина.

«Ну, не я, так кто-нибудь иной такое бы сделал. А если не палатин, так другой можновладец из Польши добрался бы. Разве остановить мне их?»

В голову снова лезли мысли о своей малости, ничтожности, о невозможности влиять на события.

Поникли головами княжеские советники. Хмуро вышагивал по половицам Лев, кусал с яростью вислый ус.

Но внезапно поднялся боярин Арбузович. Хитро забегали по палате его маленькие, узкие, как щёлки, чёрные глазки.

Прадед Арбузовича был половецким князьком, пришедшим со