используя ее как молоток, забивает гвоздь, потом вешает фото на место дыры.

Закончив заниматься этим, он с сочувствием протягивает мне руку.

– Ну же!

Я медлю, но все же отвечаю на рукопожатие.

Мейс обнимает меня, как будто он в долгу передо мной, хотя на самом деле это не так. Когда он отстраняется, я вижу, что у него красные глаза.

Кивнув мне, Мейсон поворачивается к Чейзу и притягивает его к себе.

Я выхожу из комнаты. Ребята окликают меня, но я больше не могу находиться в замкнутом пространстве. Я хорошо ориентируюсь в этой больнице – сколько раз уже был тут. Сворачиваю налево в конце коридора и оказываюсь там, где обычно отдыхают медсестры во время своих перерывов. Выхожу на улицу, огибаю фонтан и добираюсь до небольшого строения слева. Захожу внутрь и как слепой бреду по коридору.

Мама не спит, и я вижу, с каким беспокойством она смотрит на меня. Это разрывает мне сердце.

Все разрушено.

– Мой милый! – Мама поднимает здоровую руку. – Иди сюда.

Я падаю на ее кровать и рыдаю.

Две самые дорогие для меня женщины в этой больнице, и я ничем не могу помочь ни одной из них.

Я никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным.

* * *

«Трай-Сити Медикал» снова становится мне домом.

На самом деле не только мне. Если кто-то из ребят и уходит, то не больше чем на несколько часов, чтобы принять душ и немного поспать в кровати.

Родители Арианны до сих пор ничего не знают. Они сейчас в Европе, в каком-то глухом месте, где нет интернет-связи.

За день до Сочельника доктор сообщает нам новость, которую мы с нетерпением ждали. После шести мучительных дней риск отека миновал, и теперь они готовы позволить ей проснуться.

Какое-то странное чувство оживает внутри меня. Я ощущаю надежду и радость, и одновременно – тревогу, незнакомую мне раньше.

Скоро я смогу заглянуть в ее глаза.

Смогу наконец сказать, что ужасно жалею, что ушел от нее, что я дурак, потому что сомневался в ее чувствах ко мне.

Пообещаю, что никогда больше так не поступлю, скажу, что, конечно же, верю, что одного меня ей достаточно и что на самом деле это я ее недостоин.

У меня нет многочисленных родственников, которые могли бы обожать ее. У меня нет дома, полного воспоминаний, куда бы я мог привезти ее, мне неведом путь, по которому мы могли бы пойти, чтобы создать свой собственный семейный очаг. В детстве у меня не было того, что было у нее, так что я уже в невыгодном положении, но у меня мать, и ее любовь показала мне, что значит быть мужчиной, усердно работать и ценить то, что у меня есть.

Я скажу, что люблю ее всем сердцем.

Что я готов отдать ей всего себя, отдать все, что у меня есть и даже чего нет.

На Рождество я должен был взглянуть в ее прекрасные глаза и сказать ей все это, но не смог, потому что Ари не проснулась.

Врачи сказали, что она проснется в первые сорок восемь часов.

Прошло четыре дня, и единственное, что изменилось, – это то, что потускнели ее синяки.

Они были темно-фиолетовые, а стали нежно-желтыми, исчезла неестественная припухлость губ, и теперь я узнавал их, а на лице стал заметен крошечный шрам.

Я протягиваю руку и касаюсь ее волос, жалею, что не могу запустить в них пальцы, как делал много раз.

Кэмерон разрешили вымыть Ари волосы, медсестра ей помогала. Потом Кэм заплела их на одну сторону, такая прическа у Ари была в тот первый раз в баре, когда мы случайно встретились. Каждые шесть часов Кэм смазывает губы Ари гигиенической помадой. «Хоть это я могу для нее сделать», – говорит она.

Лучшей подруги Ари не могла себе и пожелать.

Мейсон почти не разговаривает, хмуро смотрит телевизор в углу, хотя я сомневаюсь, что он видит, что там показывают. Он медленно сходит с ума, и скоро у него кончатся силы.

У всех нас они скоро кончатся.

* * *

– Что нового?

Кэмерон отрывает взгляд от груды бусин и слегка улыбается.

– Ноа, ничего не произошло за те две секунды, что ты был в туалете.

Я посмеиваюсь, но замолкаю, когда подхожу к кровати Ари.

Телефон Кэмерон пищит, и она встает.

– Ребята написали, что внизу есть свежий кофе. Пойду попрошу Мейсона купить мне чашечку. Ты хочешь?

– Нет, спасибо. – Я нежно заправляю волосы Ари за ухо, наклоняюсь, целую ее в лоб и только потом сажусь рядом на стул.

Знаю, что Кэмерон стоит сейчас в дверях и смотрит на меня.

– Ноа… – шепчет она, и беспокойство слышится в ее голосе.

Я ничего не отвечаю, качаю головой, и Кэм выскальзывает из палаты.

И вот мы наедине, это так редко случается в последнее время.

Беру ее безжизненную руку – мне это необходимо, хотя бы так я могу прикоснуться к ней.

– Джульетта, милая, открой глаза. Пора просыпаться, – шепчу я. – Открой свои большие, красивые глазки и взгляни на меня… прошу тебя. – Меня переполняют эмоции, мне трудно сдержать их. Стискиваю зубы до боли, пытаясь сдержать слезы. Только не здесь, не сейчас. Я не хочу, чтобы она почувствовала, как я страдаю.

Сижу рядом с ней и умоляю, упрашиваю, молюсь всем богам о том, чтобы что-нибудь случилось… хоть что-нибудь.

Переворачиваю ее руку ладонью вверх и прижимаюсь к ней щекой, замираю в этой позе; миллион воспоминаний роятся в моей мозгу.

Не знаю, сколько времени я так просидел, потом чья-то рука ложится мне на плечо, я поднимаю голову и вижу Кэмерон.

– Может, тебе сходить домой, отдохнуть? – Она мягко улыбается.

Я выпрямляюсь, нервно откашливаюсь и оглядываю комнату. Парни сидят на своих обычных местах.

Качаю головой и провожу руками по лицу.

– Все нормально, – говорю Кэмерон.

– Ноа, ты ни разу за эти дни не уходил из больницы. – Мейсон наклоняется вперед и опирается локтями о колени. – Ты моешься здесь, спишь здесь, ешь… если вообще ешь.

– Я ем, когда голоден.

Мейсон кивает и смотрит на Чейза, тот встает и подходит ко мне с чашкой кофе.

– Кофе уже остыл, да и на вкус так себе, но пить можно. – Он протягивает мне чашку. – Можешь выпить, если хочешь.

Это такая своеобразная трубка мира, как и не съеденная мною пицца вчера вечером и бутерброд на завтрак, которые он приносил. Мне не нужен этот кофе, но не потому, что его протягивает Чейз. Мой желудок ничего