и я нервничала из-за этого. Мы двигались медленно, как из-за темноты, так и из-за Изена. Каждый шаг был пыткой. Каждая пауза была еще более мучительной, и мы часто останавливались, чтобы Изен отдохнул. Во время этих перерывов я не раз замечала, что Йорин наблюдает за мной, и каждый раз его взгляд перескакивал на младшего брата. В этом был невысказанный вопрос; Йорин спрашивал, не стоит ли нам оставить их. Двигаться вперед и найти выход. Я не знаю, когда и почему Йорин стал полагаться на мое мнение, может быть потому, что я взяла руководство группой в свои руки, когда никто другой этого не сделал, но я не собиралась спорить с этим решением. Нам нужен был Йорин. Нам нужен был кто-то, кто хотел и мог убивать. Я не думала, что Хардт способен на еще одно кровожадное буйство. Или, возможно, дело было в том, что у него могло не хватить сил, чтобы еще раз вытащить себя из этого состояния.

Блуждание по этим разрушенным коридорам превратилось в нудную работу, и все мы двигались, испытывая усталость и решимость в равной мере. Все мы чертовски устали. Мы чуть не пропустили дыру в стене. Возможно, остальные подумали, что это просто еще один дверной проем, ведущий в развалины комнаты, которая когда-то служила какой-то цели, но не я. Я оторвала взгляд от пола передо мной и увидела трещину в стене, ведущую в разбитую скалу за ней. Я почувствовал, как мое сердце забилось быстрее, и во мне снова зародилась надежда. Это был выход. Я знала это, и мне не нужны были ни ветер, ни Тамура, чтобы это понять. Я знала, что это последний отрезок на пути к свободе.

Изен застонал, когда Хардт опустил его на землю в соседней комнате. Через отверстие в стене мы могли видеть пещеру. Она медленно поднималась вверх, и ее размеров едва хватало, чтобы мы могли пройти друг за другом. Стены были шершавыми и выглядели так, словно их отскребали. Ветерок усилился и принес с собой какой-то свежий запах, похожий на запах первых весенних дождей. Аромат жизни, собирающейся вернуть то, что было украдено суровой зимой.

Я уставилась в темноту пещеры и улыбнулась, делая глубокие вдохи через нос и наслаждаясь ароматом, который почти заглушал прогорклый запах наших немытых тел. Ты быстро забываешь об удовольствии быть чистым, когда заперт под землей, в тюрьме, в окружении других людей, которые едва помнят это чувство. Но вскоре оно возвращается, когда появляется перспектива наконец-то избавиться от грязи на коже.

— Мы должны послать кого-нибудь вперед на разведку, — сказал Хардт. — Убедиться, что это выход.

— Я пойду. — Предложение Йорина звучало вполне искренне. Думаю, мы все знали, что он не вернется, если пещера выведет его на поверхность.

— Мы пойдем все, — сказала я. — Вместе. Это выход. Тамура согласен. — Сумасшедший старик кивнул.

Хардт сделал глубокий вдох, прежде чем заговорить:

— Изен…

— Изен справится, — сказал Изен, перебивая брата. — Ему просто нужно немного отдохнуть. И последнее, чего бы Изен хотел, — остаться здесь, внизу, в темноте, в то время как остальные пойдут смотреть на солнце.

Все было решено. Мы решили подождать, пока Изен будет готов. Не скажу, что это была приятная задержка, и мне очень хотелось броситься сломя голову в проход, но я подавила свое нетерпение. Изен хотел быть свободным так же сильно, как и все мы, и я знала, что он не станет задерживать нас дольше, чем это необходимо. Кроме того, я должна была признаться себе, что, хотя я и была уверена, что пещера находится в правильном направлении, мы понятия не имели, насколько долгим может оказаться путь на поверхность.

Есть целое искусство в том, как совершить какую-нибудь глупость. Часто это происходит так: ты принимаешь какое-то разумное решение, самое безопасное, а затем поступаешь наоборот. В моем случае это часто связано с верой в то, что я находилась в большей безопасности, чем было на самом деле, или что я неприкосновенна. Вот почему я улизнула от остальных, чтобы справить нужду. Уединение было таким понятием, от которого Яма быстро избавляла своих узников, но так близко к поверхности и под пристальным взглядом Изена, который все еще не отрывался от меня, я почувствовала необходимость уйти от них.

Я нашла большую комнату, по всему полу которой были разбросаны камни и прочий мусор. Там было две двери, одна вела обратно в коридор, а другая в смежную комнату. Я думаю, что обломки на полу, возможно, когда-то были плитой — я увидела металлическую решетку, проржавевшую почти до состояния пыли. Полумрак был таким густым, что из глубины комнаты я едва могла разглядеть дверной проем. Я присела на корточки в углу и стянула штаны. У меня все еще болело, и бинты были в крови, но кровотечение прекратилось. Я как раз начала натягивать штаны, когда меня настигли ошибки моего прошлого.

Я встала и увидела в дверном проеме чью-то фигуру. Я вздрогнула, запуталась в штанинах, пытаясь их натянуть, и тяжело приземлилась на пол. Боюсь признаться, но мало что может сравниться с падением голой задницей на камень. Я вскрикнула; трудно было не вскрикнуть при такой внезапной боли, и вскочила на ноги. Фигура в дверном проеме еще мгновение наблюдала за мной. Я подумала, что это Тамура или Йорин пришли за мной. Потом я поняла, что она несет фонарь с колпаком, который светит в мою сторону.

— Эска, — сказал Джозеф, входя в комнату и опуская фонарь, чтобы я могла его видеть.

Я проигнорировала серьезное выражение его лица и резкий тон. Это просто не имело значения. Я понятия не имела, как он меня нашел. Я понятия не имела, как он последовал за мной. Я была чертовски счастлива снова его увидеть. Я наконец-то воссоединилась со второй половиной своей души. Тогда я поняла, что та боль, которую мы причинили друг другу, больше не имеет значения. Я больше не могла таить обиду. Это, конечно, было не совсем правдой. Теперь я знаю, как легко затаить обиду. Я до сих пор держу ее в себе, даже по отношению к людям, которых похоронила десятилетия назад. От обид трудно избавиться; чем дольше ты хранишь их, тем больше они кажутся частью тебя, чем-то настолько фундаментальным, что расстаться с ними — все равно что отрубить палец на ноге.

Я преодолела разделявшее нас расстояние, быстро, прихрамывая, пробралась через завалы и обняла Джозефа, крепко прижимая его к себе и даже не заметила, что он не