Бруд, стоя поодаль, наблюдал за Эйлой, сидевшей среди женщин. Он нахмурился, когда она рассматривала руку Брака и играла с мальчиком. Разумеется, он помнил, что именно она спасла жизнь сына его женщины. Помнил он и о том, что она стала свидетельницей его унижения. Возвращение Эйлы потрясло Бруда не меньше, чем прочих его соплеменников. Поначалу он присматривался к ней с некоторой опаской и вскоре тоже заметил, что она изменилась. Креб счел, что Эйла повзрослела, Брану казалось, она обрела уверенность в своей силе и удаче. Бруд же решил, у нее прибавилось высокомерия и наглости. Во время своего снежного заточения Эйла убедилась не только в том, что способна выжить в одиночку. Долгие одинокие размышления научили ее более терпеливо относиться к мелким неприятностям, которые ежедневно преподносит жизнь. После всех испытаний, выпавших на ее долю, она не слишком расстраивалась из-за каких-нибудь нагоняев – тем более что получала их так часто и успела к ним привыкнуть.

Эйла не кривила душой, когда сказала, что скучала по Бруду. Его бесконечные придирки были все же лучше полного одиночества, которое она вынесла. Первые несколько дней даже неотступный взгляд Бруда, следившего за каждым ее шагом, не тяготил ее. На третий день их отношения, казалось, вошли в привычное русло. Однако кое-что изменилось: теперь Эйле не приходилось постоянно пересиливать себя, чтобы подчиняться Бруду. Она беспрекословно выполняла все его распоряжения, но в покорности ее проскальзывал откровенный намек на обидное снисхождение. Как ни старался Бруд, ему не удавалось задеть ее по-настоящему. Напрасно он награждал ее оплеухами и бранью, напрасно распалял себя – Эйла оставалась непроницаемой. Некоторые его приказы были совершенно бессмысленны, но она слушалась их. При этом, хотя и ненамеренно, Эйла добилась, что Бруд порой испытывал чувство, так хорошо знакомое ей, – чувство отвергнутого, изгоя. Она подчинялась ему и в то же время вела себя так, словно его не существовало. Он захлебывался от бешенства, но его злоба, казалось, доставляла ей меньше беспокойства, чем укус блохи, после которого она хотя бы чесалась. В результате ненависть Бруда к Эйле возрастала день ото дня, и это грозило ей большой бедой.

Бруд не мог смириться с пренебрежением. Внимание было для него необходимо как воздух. Невозможно было уязвить его глубже, чем, перестав замечать. Его не слишком волновало, внушал ли он уважение или страх, восторг или отвращение, – лишь бы оставаться в центре внимания. Он не сомневался, Эйла выказывает ему пренебрежение, потому что видела его позор. Отчасти он был прав. Эйла знала, что Бруд, как и всякий мужчина в Клане, волен помыкать ею, как ему заблагорассудится. Но она сознавала также, что власть его над ее жизнью небезгранична. Телесно Бруд был силен и крепок, но Эйле выпало немало случаев убедиться, что дух его недостаточно могуч. Эйла не только отказывалась платить Бруду дань уважения, не только презирала его в глубине души. Она похищала у него то самое людское внимание, которого он так жаждал.

Когда пятилетним ребенком она появилась в Клане, все разговоры вертелись вокруг нее. Все в ней было необычно. То, что ее избрал столь сильный покровитель. То, что великий Мог-ур взял ее к своему очагу. То, что ценительница обучила ее своему ремеслу. Потом Эйла вытащила из воды Оуну. Потом убила гиену и спасла жизнь Брака. И, наконец, вернулась из дома духов целая и невредимая. Всякий раз, стоило Бруду проявить незаурядную отвагу и стяжать почет и восхищение, появлялась эта девчонка и отнимала то, что принадлежало ему по праву.

Бруд издалека бросал на Эйлу испепеляющие взгляды. «Зачем только она вернулась? – спрашивал он сам себя в бессильной злобе. – Теперь все словно с ума из-за нее посходили. Впрочем, так было всегда. Когда я убил зубра и стал настоящим охотником, разве кто-нибудь восхищался мной? – с досадой вспоминал Бруд. – Нет, все поражались, что девчонку избрал Пещерный Лев. Разве она вышла на мамонта? Разве ее едва не затоптал гигантский зверь? Разве она перерезала ему сухожилия? Нет, она всего лишь бросила пару камней и прикончила жалкую гиену, но этого оказалось достаточно. Обо мне все позабыли, а ради нее Бран устроил целый совет. Только разговоры были впустую – Бран не сделал того, что следовало. И вот она опять здесь, и все глазеют на нее с восторгом. Почему, почему она всегда становится у меня на пути?»

– Креб, что тебе сегодня не сидится на месте? Давно я не видела тебя в таком беспокойстве. Суетишься, словно юноша, которому предстоит впервые взять себе женщину. Может, сделать тебе успокоительный отвар? – спросила Иза, заметив, что шаман в очередной раз вскочил, собираясь в святилище, но внезапно передумал и опустился на свое ложе.

– С чего ты взяла, что я беспокоюсь? Я просто хочу как следует подготовиться к ритуалу и немного поразмыслить, – смутившись, ответил Мог-ур.

– Подготовиться к ритуалу? Ты наш шаман уже долгие годы, Креб. Думаю, любой ритуал ты можешь справить во сне. И разве удобнее размышлять, слоняясь туда-сюда? Почему ты не хочешь выпить отвар?

– Не надо. Не нужны мне никакие снадобья. А где Эйла?

– Где-то здесь. Ищет мешок со сладкими клубнями. Зачем она тебе?

– Да так, просто спросил, – неохотно ответил Креб.

На этом разговор прервался. К очагу их подошел Бран и сделал Мог-уру знак. Шаман немедленно поднялся и вслед за вождем удалился в глубь пещеры. «И что только замышляют эти двое?» – недоумевала Иза, покачивая головой.

– Время настало? – спросил вождь, когда они оказались в том самом месте, что он расчистил накануне. – Все готово?

– Приготовления закончены. Но мне кажется, солнце должно опуститься ниже.

– Кажется? Я полагал, ты знаешь наверняка! Разве во время размышления тебе не открылось, как совершать этот ритуал? Все должно произойти как подобает. А ты, выясняется, ни в чем не уверен.

– Мне многое открылось во время размышления, – с достоинством ответил Мог-ур. – Но я видел обряд, который свершался в давние времена и в другой стране. Там не было снега. Наверное, в той стране снег не выпадает даже зимой. Поэтому не так-то просто правильно выбрать время. Я знаю лишь, что солнце должно опуститься ниже.

– Ты не говорил мне этого прежде! Значит, ты не уверен, что свершишь все, как должно. Может, нам стоит забыть об этом ритуале? Это нелепая затея.

– Но я уже беседовал с духами. Мы разложили священные камни. Духи ждут нас.

– Мне не слишком нравится, что мы сдвинули камни со своих мест. Наверное, следовало устроить обряд в пристанище духов. Вдруг они рассердятся, что мы заставили их покинуть привычную обитель, Мог-ур?

– Бран, мы с тобой уже обсудили это и решили, что лучше передвинуть камни, чем призвать Древних Духов в пристанище духов-покровителей. Оказавшись в святилище, Древние Духи могут не пожелать покинуть его снова.

– А почему ты так уверен, что они не останутся с нами навсегда, если мы разбудим их? Вдруг они не уйдут? Это слишком опасно, Мог-ур. Лучше забудем про ритуал.

– Они могут задержаться, – согласился Мог-ур. – Но после того как священные камни займут свои прежние места, они увидят, у них больше нет пристанища, и покинут нас. Духи-покровители прикажут им уходить. Однако ты вождь, и тебе решать. Если ты изменил свое намерение, я попытаюсь успокоить духов. Они ждут ритуала, но это не означает, что мы должны непременно его устроить.