Мог-ур повернулся к Эйле.

– Подвинь ее ближе ко мне! – приказал он.

Оторопевшая Эйла ощутила, как сильные руки Брана подняли ее и поставили прямо перед шаманом. Бран намотал на кулак длинные светлые волосы девочки и запрокинул ее голову. У Эйлы перехватило дыхание. Краешком глаза она видела, что Мог-ур извлек из складок своего одеяния остро наточенный нож и высоко занес его над головой. Похолодев от ужаса, она смотрела, как приближается к ней одноглазое лицо шамана, как приближается неумолимое лезвие. Когда нож коснулся ее обнаженной шеи, Эйла едва не потеряла сознание.

Ее пронзила резкая боль, но испуг сдавил ей горло, не давая кричать. Однако Мог-ур сделал лишь небольшой надрез в углублении между ключицами. Когда брызнула кровь, он приложил к ранке кусочек кроличьей шкурки. Подождав, пока мех насквозь пропитается кровью Эйлы, Мог-ур отнял его от ранки, промыл порез какой-то едкой жидкостью из чаши, которую ему поднес Гув. Лишь тогда Бран отпустил Эйлу.

Словно завороженная, она наблюдала за действиями Мог-ура. Он опустил промокший от крови кусок шкурки в каменный сосуд, наполненный маслом. Помощник вручил шаману факел, тот поджег масло. Вскоре комок меха превратился в уголек, от которого исходил резкий запах. Бран поднял накидку Эйлы, обнажив ее левое бедро. Мог-ур опустил палец в то, что осталось в каменном сосуде, и провел четыре черные линии над каждой из четырех багровых отметин, прорезавших ногу Эйлы. Девочка была в полном смятении. Происходившее напоминало обряд посвящения мальчика в мужчины. Но при чем тут она? Ее вновь оттащили назад. Мог-ур воззвал к духам:

– Примите эту кровь, о самые почитаемые из Духов. Вы знаете, что ее Покровитель, Дух Пещерного Льва, велел ей следовать вашим обычаям. Вы знаете, что мы чтим вас и трепещем перед вами. Вы знаете, что обычаи ваши не забыты. Возвращайтесь же в свой глубокий сон и будьте к нам милостивы.

«Кажется, ритуал закончился», – с облегчением вздохнула Эйла, когда Мог-ур обессиленно опустился на землю. Она так и не поняла, зачем ее заставили принять участие в столь странном действе. Но выяснилось, что таинство еще не завершено. Бран сделал ей знак подняться. Эйла торопливо вскочила на ноги. Из складок своей накидки вождь вытащил овальную пластинку из бивня мамонта, покрытую красными узорами.

– Эйла, лишь сегодня, когда Древние Духи защищают нас, тебе позволено стоять среди мужчин как равной. – Слова вождя были так необычны, что Эйла не верила своим ушам. – Это не означает, что отныне ты равна мужчинам. Ты женщина и останешься женщиной впредь.

Эйла покорно опустила голову. Она не сомневалась, что останется женщиной до скончания своих дней, и не понимала, зачем вождю понадобилось сообщать ей об этом.

– Это частица бивня мамонта, которого мы убили недавно. То была удачная охота. Мы победили могучего зверя, и никто из охотников не пострадал. Кость освятил сам Урсус, Мог-ур собственноручно расписал ее священным красным цветом. Это сильный охотничий талисман. Каждый охотник имеет свой талисман. Каждый охотник носит его в своем амулете. Тебе известно, Эйла, чтобы стать охотником, мальчик должен принести в Клан свою первую добычу. Лишь тогда его признают мужчиной. Давным-давно, во времена Великих Духов, которые сегодня явились к нам и еще не успели нас оставить, женщины Клана охотились наравне с мужчинами. Нам не дано знать, почему твой покровитель велел тебе следовать этому древнему обычаю. Но такова его воля, и мы должны ее выполнить. Ты уже принесла свою первую добычу. Мы признаем тебя охотницей. Но ты женщина, и тебе следует вести себя как подобает женщине во всем, кроме одного. Отныне ты – Женщина, Которой Дозволено Охотиться. Но помни, твоим оружием должна оставаться лишь праща.

Эйла чувствовала, как щеки ее зарделись. Неужели это правда? Может, она плохо поняла Брана? Ведь за то, что она дерзнула взять пращу, ее обрекли на испытание, которое она не надеялась вынести. А теперь ей позволили охотиться. Охотиться не таясь, открыто. В это трудно поверить.

– Вот он, твой талисман. Положи его в свой амулет.

Эйла послушно сняла с шеи кожаный мешочек, где лежали кусочек охры и причудливый камень, дрожащими пальцами взяла у Брана костяную пластинку, опустила ее внутрь, затянула завязки и вновь повесила мешочек на шею.

– Молчи о том, что произошло здесь. Прежде чем начнется празднество, я сам оповещу об этом Клан. Это празднество в твою честь, Эйла. В честь твоей первой добычи, – произнес вождь. – Надеюсь, следующая твоя добыча будет более съедобной, чем гиена, – добавил он, и веселые огоньки блеснули в его взгляде. – А теперь отвернись.

Эйла повиновалась приказу. Глаза ее вновь закрыла повязка. Двое мужчин вывели девочку из пещеры. Сняв повязку, они поспешно вернулись в круг охотников, но Эйла успела различить, что это Бран и Гув. «Может, все это только сон, – пришло ей на ум. – Нет, вот она, царапина на шее, а в кожаном мешочке на шее прощупываются три предмета. – Эйла задрала накидку и уставилась на темные липкие линии у себя на бедре. – Охотница! Теперь я тоже охотница и могу добывать мясо для Клана. Так захотел мой покровитель, и люди подчинились его воле». Она сжала в кулаке амулет, закрыла глаза и обратилась к своему покровителю.

– О Великий Пещерный Лев, как смела я усомниться в тебе! – произнесла она ритуальными жестами. – Смертельное проклятие было тяжелым испытанием, самым тяжелым из всех, что ты послал мне. Но награда того стоила. Я благодарна тебе за то, что ты избрал меня. Я знаю, Креб прав: тому, у кого столь могучий покровитель, предстоит трудная жизнь. Но я рада этому.

Ритуал потряс не только Эйлу, но и охотников. Все они были убеждены, что девочке было необходимо позволить охотиться. Все, кроме одного. Бруд задыхался от ярости. Если бы не грозное предупреждение Мог-ура, он покинул бы пещеру, не дожидаясь конца ритуала. Он не желал принимать участия в обряде, дарующем женщине особые права и привилегии. Исподтишка он бросал на Мог-ура свирепые взгляды. Что же касается Брана, то при мысли о нем Бруд просто исходил желчью.

«Ясно, чья это выдумка, – негодовал молодой охотник. – Бран всегда покровительствовал этой девчонке, всегда за нее заступался. Когда я наказал ее за непокорность, он угрожал мне смертельным проклятием. Мне, сыну своей женщины! А ведь тогда девчонка заслужила побои. Точно так же, как потом она заслужила смертельное проклятие – настоящее, вечное смертельное проклятие. А теперь ей разрешили охотиться, поставили вровень с мужчинами. Как такое могло взбрести в голову Брану? Видно, к старости он утратил ясность ума. Недолго ему оставаться вождем. Настанет день, когда вождем буду я, – с замиранием сердца предвкушал Бруд. – Тогда Бран уже не сможет взять ее под свою защиту. И ей придется забыть про особые права. А если окажется, что это ей не по нраву, пусть убирается прочь».

Зима, когда Женщина, Которой Дозволено Охотиться, заслужила свою привилегию, ознаменовала десятый год ее жизни. В ту же зиму Иза заметила в девочке перемены, предвещающие наступление женской зрелости, и вздохнула с облегчением. Контуры худощавого детского тела Эйлы стали более плавными: бедра ее округлились, на груди вспухли два бугорка. Целительница поняла, что страхи ее были напрасными, – ее приемной дочери не суждено оставаться вечным ребенком. Соски Эйлы припухли, лобок и подмышки покрылись волосками, и вскоре настал тот день, когда она увидела на своей накидке пятно крови. Ее покровитель впервые вступил в борьбу с другим духом.