Мой друг отпустил Оливера, не сказав ему ни слова. Я и не ждала, что он извинится или что-то вроде того. К тому же, будь я на месте Фила, отреагировала бы так же.

— Тебя всё равно называли бы геем, — буркнул Фил. — Не мы, так кто-нибудь другой изводил бы тебя в начальной школе.

— Почему ты настолько жалок, что даже не можешь признать своих ошибок?

— Почему ты настолько жалок, что не подходил ко мне раньше и не высказывал свою злость. Почему выбираешь именно этот день, когда мне и без того паршиво? Думаешь, раз мне плохо, я стал более уязвим?

Оливер опустил глаза к полу.

— Всё равно, если Батлер умрёт, я никогда не посочувствую тебе. Скорее, я буду даже рад.

Мгновение, и всё переворачивается в моих глазах. Фил набрасывается на Оливера, когда они оказываются слишком близко друг к другу. Кажется, будто в драку вступил выпускник и ученик средних классов. Оливер падает на пол быстро.

— Фил! — выкрикиваю я, пытаясь, оттащить его от мальчишки.

Он будто не слышит меня и продолжает наносить удары, его кулак покрывается кровью, лицо Оливера покрывается кровью, кафельный холодный пол тоже. Оливер даже не сопротивляется, ему будто даже приятно, что он вывел из себя своего давнего обидчика.

— Пожалуйста, Фил! — я пытаюсь унять его тем, что сама начинаю бить в плечо.

Присев рядом с Оливером, я угождаю коленом в алую кровь, но не обращаю на это внимания.

Я помню первую драку, которую увидела за школьным двором. Мой брат точно так же, со всей яростью, избивал Алекса, что вся трава в радиусе одного метра окрасилась в красный цвет.

— Хватит, Фил! — вновь кричу я, не замечая, что начинаю рыдать.

Только подоспевшие учителя оттащили ребят друг от друга, они увели Фила в кабинет директора, а Оливера в медпункт, меня отправили вместе с Филом отбывать наказание после уроков за то, что я прогуливала уроки. Мы с Филом сидели недалеко друг от друга, как в старые времена. По-моему, прошло уже месяца три, как мы не заходили в кабинет мистера Боната, который вёл физику.

— Фил, — позвала я его.

Он посмотрел на меня грустным взглядом.

— Этот парень, Оливер, он же не просто так ненавидит вас.

— Ты его защищаешь?

Лицо Фила исказилось, будто я была предателем. Это ясно, сейчас он готов дать отпор всем, кто имеет хоть малейшие мысли против Кевина.

— Я сама была не против сломать ему нос, когда он сказал это, — ответила я с какой-то строгостью в голосе, с какой обычно учителя объясняют ученикам тему урока. — Но у него есть своё оправдание.

— Разве?

— В начальных классах у него умер любимый пёс. Вы с Филом увидели его рыдающим на футбольном поле и рассказали всем, что Оливер рыдает как девчонка.

— Ты это помнишь? — удивился Фил.

— Да, потому что тогда я узнала, какими вы можете быть по отношению к слабым.

— Но мы не знали об этом.

— Ему это не объяснить, он помнит только, что вы изводили его в самый первый сложный период его жизни.

Я защёлкнула ручку, давая знать Филу, что пора собираться уходить, потому что Баната нет уже пятнадцать минут.

— Пойдём, — сказала я. — В больнице, наверное, Грейс уже ждёт нас.

Он медленно поднялся с парты, сложил всё в рюкзак и слегка помедлил, сверяя время на телефоне с настенными часами.

— Не медли, ты же не хочешь сидеть здесь ещё двадцать минут?

— Разве тебе можно ходить одной по городу?

— Мне семнадцать, конечно, можно, — я улыбнулась. — Пока отец думает, что я в школе, мы можем успеть многое в больнице. Я ни разу не заходила к Кевину в палату, и хочу сделать это сегодня.

— Тогда давай поспешим.

На улице разыгрался дождь. Мы выбежали на школьный двор, пробежав под высокими деревьями.

— Если бежать быстро, — сказал Фил. — То мы не успеем замёрзнуть.

— Я не умею бегать быстро, — улыбаясь, сказала я громче обычного.

Он протянул мне руку, за которою я взяла его. Это было в какой-то степени прекрасно бежать по лужам города, не успевая за Филом. Пока он сжимал мою ладонь в своей, наши сердца пульсировали в унисон. Я даже могла это слышать. Мы иногда останавливались под крышами некоторых зданий, смеясь, будто у нас всё хорошо. Где-то внутри сердца заново разжигался огонь. Пять минут самого лёгкого бега в моей жизни, пять минут за руку с Филом, пять минут, что мы укрывались одной ветровкой, растянулись надолго. И в больницу мы вбежали со счастливыми лицами. Мокрые, совсем как из душа, замёрзшие, будто на улице зима.

Грейс уже сидела на больничных стульях, уставившись в одну точку. Меня всегда пугало, когда люди забывались во времени смотря куда-то. Обычно, они рассуждают, думают или просто останавливаются, как будто устали от чего-то.

— Эй, — я подбежала к ней, пока Фил прошёл дальше по коридору в направлении комнаты, где лежал Кев. — Ты давно тут сидишь?

Она отрицательно махнула головой, что-то пробормотав вроде того, что собирается сидеть здесь ещё как минимум до вечера.

Меня безумно пугал её вид. Она выглядела так, будто только что узнала о чём-то очень и очень плохом.

— Что-то с Кевином? — вырвалось у меня.

— Идёт подготовка к операции по переливанию крови, — вместо неё ответил Фил. — Я уже был там, меня не пустили.

Я позвонила отцу в участок, предупредить, что он может не заезжать за мной в школу, а в больницу ехать не имеет смысла, так как я жду возможности посетить друга. Как и требовалось ожидать, он был недоволен моим очередным отречением от правил. Сквозь телефонную трубку я слышала, как сжимаются в кулак его пальцы, напрягается лицо, и он уже искоса смотрит на Тони, который чем-то не угодил ему. Но меня совсем не волновало это. Совсем скоро отец должен был понять, что от меня нельзя было ожидать чего-то другого. В конце концов, я знала, что делаю и уже была в силах нести ответственность сама за себя.

— Они принесли свои приборы, — прошептал Фил.

Он примкнули к окну, ведущему в палату, где лежало обездвиженное тело его лучшего друга.

Я встала рядом.

Сквозь стекло можно было заметить, как проступает пот у врача, как напрягаются медсёстры, как рыдающая мама Кевина тихо что-то шепчет про себя, в надежде, что сыну станет лучше. Всё так пугало. По коже бегали мурашки. И казалось, весь мир сошёлся на жизни и смерти одного человека.

Скальпель, вата, пинцет, переливание крови. Когда со слезами на глазах стоишь в парах шагах от операции, от которой решается дальнейшая жизнь сразу нескольких людей, внутри сжимается